В среду вечером, когда Лора упаковывает Маринины подарки, появляется Жужи в пондьюле.

– Дорогуша, – хрипло шепчет она. – Нам нужно поговорить.

Лора глубоко вздыхает.

– Вообще-то я как раз думала… – говорит она, – те клипсы, они очень милые, но, по-моему… я хочу сказать, она может пораниться.

– Не будь смешной. Нет, это мальчик.

Скрестив на груди руки, Жужи яростно хмурится, но в ее лице есть что-то еще: триумф? интерес?

– Мальчик? – повторяет Лора. – Который?

– А есть еще?

– Нет! Я имела в виду… ох, лучше начнем сначала.

Выясняется какая-то несуразица. По всему выходит, что с мальчиком, который был на дне рождения у Рози, не все ладно: Жужи он больше не нравится.

– Передай ей, – настаивает она, – это запрещено.

Почему? Жужи не скажет. Для Фаркашей и Каройи в этом нет ничего удивительного, но Лоре что прикажете делать?

В день рождения Марина надеется получить: подарочный купон на прокол ушей, увлажняющий крем, слегка обтягивающие джинсы, аудиокассеты, велосипед, канцелярские принадлежности, темно-розовую блузку, носочки с цветным ромбовидным узором от «Астона», домашнего питомца, прозвище, Саймона Флауэрса и обратно ее старую жизнь.

Они приехали рано, чтобы сделать Марине сюрприз. В этот день семнадцать лет назад в общей палате госпиталя королевы Шарлотты на свет появилась Лорина дочь.

В Лондоне они продрогли от холода. В Кум-Эбби их встречает весеннее солнце.

– Какая по-года, – говорит Рози.

Лора, накутавшаяся и навьюченная, как мул, бежит вслед за ней по краю двора, или каре, или как это здесь называется. У нее зудит кожа на лбу. Ни высокие мальчики во фраках, без пяти минут мужчины, ни девочки – златогривые, как лошадки, в отвратительных акриловых блейзерах – не обращают на нее внимания. Прошлой ночью, когда остальные спали, Лора, распластав свои посиневшие конечности по полу в темной гостиной, потратила несколько минут на различные упражнения. И какой в этом прок? Посмотри на их лица, на их молодую кожу. Рядом с ними ты все равно что покойница.

– Марина, наверное, на уроке. Вообще, нам никто не разрешал ее искать… и ей может не понравиться…

– Не будь глупой, – отвечает Рози, расстегивая дождевик стремительным движением, как охотник, свежующий кабана.

Марину, впрочем, нигде не найти. Преподаватели и школьники, которые попадаются им на пути, ничем не могут помочь. «Можно было подумать, – мысленно рассказывает Лора Петеру, – будто мы туда на руины приехали поглазеть и вовсе не платим им тысячи фунтов за обучение».

Рози все сильнее прихрамывает, Ильди киснет на глазах; великолепная Жужи с фальшивой золотой лисой на шее начинает громко повторять: «Ужасно». Она способна и в класс ворваться.

«Но я не могу без Марины, – думает Лора. – Верните мне дочь».

– Вот что, – говорит она, – я сбегаю и найду Марину, а вы… может быть, посидите здесь? Я ее приведу.

Оставив их на скамейке причитать по-венгерски, Лора проносится под каменным сводом и утыкается в тупик; жмется к наружной стене Бьюта, пропуская двух стариков, которые, пришаркивая, несут голубые мешки с постельным бельем; замечает стайку совсем маленьких мальчиков, одетых как армейские офицеры и марширующих по двору, и наконец, разгоряченная и взъерошенная, добирается до Вест-стрит, где девицы в гостиной, ухмыляясь, объявляют, что Марину не видели.

– Что же мне делать? – в отчаянии спрашивает Лора. – Мне нужно знать…

– Я покажу вам ее комнату, – говорит бледная девочка с плохой кожей. – Мы соседки. – И она ведет Лору сквозь нескончаемый лабиринт пожарных дверей, попутно сравнивая Вест-стрит – бывшее общежитие для рабочих – с собственным милым домом в Суссексе, где есть лошадиный загон, двухместный гараж и водобойное озеро, что бы это ни значило.

Спальня, которую она делит с Лориной дочерью, ужасна. В ней три двери: одна ведет в коридор, другая – к пожарной лестнице, третья – «в комнату Билли и Симонетты; вы о них, конечно, наслышаны». Лора кивает. Девица, Хейди, не сводит жадного взгляда с ее лица. Половина комнаты – это сама Марина: пуховое покрывало от «Лоры Эшли», которое они покупали вместе, подушка, которую так хочется вдохнуть полной грудью, счастливая деревянная ложка от Урсулы, открытки на стене, наполовину загороженной столом.

Тут Лора кое-что замечает. Фотографии в изголовье кровати: Урсула, Кэтти и Кейт на каникулах, любимая мисс Кавердейл из Илинга – с цветами, которые ей дарили, провожая замуж в Канаду, откуда она позже вернулась. А где же снимки семьи?

В школе Марина смущенно помалкивала о своем дне рождения, но после того, как родные прислали ей открытку размером с поднос в специальном, проложенном пленкой конверте, новость быстро распространилась. Провести здесь этот священный день кажется кощунством, хотя некоторые одноклассницы с ней любезны: Ханна Норт, например, сделала для Марины открытку, а Дженнифер де лос Сантос настояла на том, чтобы именинница стала сегодня хранителем Тоффи, вест-стритского талисмана – бледно-голубого котенка в футболочке.

И все равно день рождения должен быть не таким. Марине семнадцать, а она все еще не рассталась ни с медициной, ни с девственностью. Семья прибудет к обеду, после сдвоенной биологии и новой пытки – лакросса, в котором, как оказалось, нет никакого очарования старины, зато есть тяжелый грязный мяч, летающий на уровне лица. Вполне возможно, что она не доживет до обеда; я даже не уверена, думает Марина сквозь слезы, что хочу. А еще Том Томсон, который то и дело ставит девочек на колени, – каждый раз эта сцена ужасно ее расстраивает, что лишний раз доказывает, как плохо Марина приспособлена к здешним порядкам. А еще Урсула и ее письмо с поздравлениями: оно состоит в основном из похвал в адрес остроумнейшей миссис Тайс; им так весело на уроках истории Нового времени, и они пили чай у нее дома в Рэйвенскорт-парке, и услышали от нее историю о девочке, чьей-то старшей сестре, совершенно им незнакомой, которая в свой последний день в школе, на церемонии вручения наград, пробежала голая сквозь толпу. «Наверняка она лесбиянка», – заключила Урсула.

Марина только что пережила утренние классы и идет в кондитерскую за утешительным шербетным леденцом, как вдруг оборачивается – женский инстинкт. Из Северных ворот появляется Саймон Флауэрс: папка для нот в руке, трогательно-худые плечи. Рядом с ним шагает одноклассница, при виде которой Марина впадает в такое отчаяние, что не сразу замечает третьего человека позади парочки. Это Лора, ее мама.

Когда Лора возвращается, Жужи подновляет губную помаду.

– «Эсте Лаудер», – сообщает она проходящим мимо школьникам. – Тоже Венгрия.

Лора растерянно кивает. До чего глупо вышло – Марина разозлится за то, что она позволила родне свалиться ей на голову.

– Может, нам лучше… – говорит она, и тут сердце чуть не выпрыгивает из груди: ее дочь, ее кровинка, смущенно бежит к ним по краю газона.