– Тем, что ты сейчас здесь командуешь. Ты – а должен командовать я.

– Вот и будешь изображать из себя командира, когда в гостиницу войдем. При первой попытке что-то против нас предпринять тебя ждет пуля. Имей в виду, стреляю я без промаха из любого положения, даже лежа под одеялом.

– Ракетами ты, может быть, и умеешь стрелять, а вот из другого оружия – едва ли…

Цитукас был уверен, что ему противостоят два офицера ПВО, и потому не воспринимал их всерьез. Он, профессиональный разведчик, полковник, случайно «прокололся», включив на трубке громкоговоритель. По большому счету даже не он сам допустил ошибку, а ошибку допустил там, в Париже, мистер Греми, так нелепо погибнув под колесами автомобиля. А полковника Цитукаса подвело желание прихвастнуть, показать всем, как он может распоряжаться жизнью и судьбой даже незнакомых ему людей, которых он в жизни ни разу не видел. Но, несмотря на эту ошибку, он все же остался профессиональным разведчиком со специальной подготовкой. И не будь сейчас у этих сирийцев оружия в руках, не будь за спиной предателя Абдурахмана, он сумел бы им доказать, чего он стоит. Один бы уложил голыми руками двоих сирийских офицеров ПВО. Для того он и проходил специальную подготовку. Именно для такого случая. Но этот случай еще не созрел окончательно. Однако он обязательно созреет. Полковник не говорил майору с капитаном, что рядом с часовым в коридоре должен находиться, вероятно, еще и бывший сельский ветеринар Хашим, на которого надежды, по правде говоря, возлагать не стоило, но он мог бы отвлечь внимание на себя, позволив полковнику что-то предпринять. На часового в коридоре надеяться следовало еще меньше. Его, скорее всего, быстро пристрелят. Тем более что Абдурахман уже успел предупредить сирийцев о наличии часового в коридоре.

Вообще-то вариант с часовым стоило основательно продумать, как использовать его с пользой для себя. Полковник посмотрел на часы, нажав сбоку кнопку подсветки: до смены часового оставалось еще десять минут. Смену приведет «разводящий». Хорошо, если с ними, как иногда случается, придет и начальник караула. Если часового убьют, они поднимут тревогу. И тогда, стоит надеяться, появится возможность на освобождение. Да, это Цитукас хорошо придумал. Пожертвовать часовым ради собственной свободы – это вполне нормальный вариант.

Абдурахман, пошептавшись о чем-то с майором аль-Хабиби, свернул в сторону и вышел из развалин дома на улицу.

– Что вы часовому в гостинице скажете? – придавая голосу нотки насмешливости, спросил полковник.

– А что мы ему должны сказать? – поинтересовался капитан Сахим.

– Дураков на такие посты не ставят. Часовой сразу сообразит, что к чему, и поднимет тревогу. Просто позвонит в караульное помещение, и вас уже из гостиницы не выпустят живьем. Только выволокут за ноги ваши трупы.

– Я не понял, господин Кокс, – остановился вдруг Гиваргис. – Вам так понравился вариант с собственным пленением, что вы предупреждаете нас об угрозе? Предупреждаете, что вас могут освободить, а нас убить? Так я вас понимаю? Мне как-то изначально показалось, что это вам не слишком понравилось. Наверное, я сильно в вас ошибся.

«А этот сирийский майор не совсем глуп, – подумал Цитукас, – так легко нашел противоречие, которое сам я не заметил второпях. С ним следует быть осторожнее».

– Нет, коллега, я никого не предупреждаю. Я просто опасаюсь, что развернется перестрелка, в которой я пострадаю в первую очередь. Есть среди часовых один тип, который, судя по глазам, сначала стреляет и только потом думает, следовало ли ему стрелять. Боюсь, именно он недавно заступил на пост.

– Вы только что сами говорили, господин майор, что на такие посты дураков не ставят. Вы опять себе противоречите…

– А я разве назвал часового дураком? – раздраженно передернул плечами Цитукас. – Я только сказал о его подозрительности. Может быть, излишне образно эту подозрительность обрисовал, конечно. Но каждый понимает по-своему. Я думал обрисовать одно, вы поняли это по-своему и, на мой взгляд, излишне извращенно.

Они вышли через разбомбленный квартал в торец гостиничного здания, с той стороны, где у здания отсутствовала стена. Здесь можно было бы и войти, но Абдурахман заранее предупредил, что все подходы плотно заминированы, так плотно, что пройти с этой стороны и не взорваться практически невозможно.

В самой гостинице на первом этаже сидела женщина-дежурная, обычно одна и та же. Вероятно, она и жила здесь же, потому что никто ее не менял на этом посту, и выдавала ключи редким постояльцам. В гостинице в связи с военным временем постояльцы вообще были редкостью. Дежурная в любом случае ничем помочь Цитукасу не смогла бы. Она носила хиджаб и, согласно восточной традиции, почти не смотрела на тех, кому выдает ключи. Мимо нее полковник Цитукас проходил несколько раз за день, и ни разу его не остановили и не задали вопроса. Думалось, что не остановят и в этот раз. Хотя лучше было бы, если бы остановили и завязали разговор. Тогда он, возможно, сумел бы передать через дежурную данные о своей ситуации. Но, не питая надежды на помощь со стороны женщины, Цитукас, пытаясь вызвать к себе доверие, откровенно сообщил о дежурной майору с капитаном.

– Проходишь быстро, ничего не говоришь, даже не здороваешься, – предупредил его капитан Сахим.

Так они и прошли. Женщина, в самом деле, даже не посмотрела в их сторону. Даже если бы полковника перед ее носом толкали автоматными стволами, она, скорее всего, никак бы на это не отреагировала. Может быть, даже не заметила бы этого.

Они поднялись по двум пролетам широкой центральной лестницы на второй этаж. Ступали аккуратно, стараясь не издавать ни звука. Света в коридоре второго этажа не было, и это позволяло оставаться незамеченным. Часовой сидел за своим столом, пил матэ и беседовал с каким-то невзрачным, как показалось издали, худосочным человеком. Человек матэ не пил. А может, просто ждал, когда освободится кружка.

– Кто там с часовым? – спросил сирийский майор шепотом. – Отвечать тихо!

– А… Я совсем забыл про него, – выглянув за косяк, протянул Цитукас. – Это бывший деревенский ветеринар. Его еще вчера днем должны были расстрелять, я выпросил его жизнь у амира Роухана. Сам не знаю зачем. Просто стало жалко человека… А потом отпустил его на три часа к семье. Думал, он не вернется. Даже надеялся, что он одумается. А он вернулся. Видимо, из чувства благодарности за свое спасение. Сегодня я посылал его с несколькими мелкими поручениями. Вот он меня и ждет.

– Идем туда… – Аль-Хабиби проявил решительность, которой полковник от него не ожидал. – Идем спокойно, имитируем разговор, можешь даже слегка жестикулировать, как любишь это делать. Но вместе с тем идем быстро, по-деловому, не как на прогулке. Мистер Кокс сразу открывает дверь и заходит в кабинет вместе с Абдулхамидом. Я подхожу к часовому. Если понадобится, я стреляю. Хочу в глаза ему посмотреть. Проверю реакцию на наше появление. Абдулхамид, если что, стреляй в господина Кокса. Вперед! Кокс идет первым…

Так они и двинулись. При их приближении бывший деревенский ветеринар встал и сделал несколько шагов навстречу, но остановился у двери кабинета полковника в ожидании.