Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я смотрю на все, что творится вокруг, и говорю, что мне жаль людей, которые сами не понимают, что они творят. Однажды в нашем доме остановился на ночлег путник, так вот он говорил нам, что жалость никогда не бывает беспричинной. Он говорил, что причина может таиться внутри, где-то там, в глубине сердца, куда не проникает наш разум, но ведь это не означает, что ее нет. И еще говорил он, что, кого бы ни жалел человек, кому бы ни сострадал, на самом деле он жалеет самого себя, говорил, что все мы всю жизнь жалеем самих себя и больше никого, нам только кажется, что мы жалеем других, но эти «другие» есть не что иное, как мы. «Почему нам кого-то жаль, а кого-то не жаль совсем? – спрашивал он. – Потому что тот человек кажется нам хорошим, а этот – дурным?» И сам же отвечал: «Я понимаю так, что тот, кто вызывает у нас жалость, будь он хоть отъявленным негодяем, чем-то похож на нас. Если у нас нет никакого сходства с человеком, то мы не станем его жалеть, насколько бы хорош он ни был». Странный был человек, и одет он был странно – заворачивался в кусок полотна и ходил так. Муж мой выслушал его, покачал головой, выражая свое несогласие, и сказал: «По-твоему, добрый человек, получается, что жалость есть нечто вроде жертвоприношения самому себе, но ведь мы жалеем не ради себя, а ради других». Я склонна думать, что прав мой муж, а не тот путник. И не потому склонна думать я так, что жена должна всегда и во всем поддерживать мужа своего, а потому что так оно и есть. Жалость побуждает меня сделать тому, кого я жалею, нечто доброе – поддержать его, или ободрить, или образумить. Сколько раз я говорила: «Нельзя так! Вы же люди! Обратитесь к добру! Проявите благоразумие!». Но сегодня я не говорю такого и никого не жалею, потому что только и слышу за своей спиной: «Вот идет Эмзара, муж которой убил своего соседа, чтобы без помех навещать его жену». И говорит так не один человек, а десятки людей!
«Слухи, как пыль, – говорит мой муж, – подует ветер и унесет прочь!». Так-то оно так, да не совсем, потому что слух слуху рознь. Многим хочется думать, что праведный Ной способен убить соседа, чтобы тот не мешал ему предаваться блуду со своей женой. Как же – они только лгут и крадут, а праведный Ной убивает ради блуда! Как же – они только грабят и притесняют, а праведный Ной убивает ради блуда! Им кажется, что, очерняя праведного, они возвышаются над ним. Такое свойственно ничтожным подлецам, которые настолько погрязли в грехах, что уже и не мыслят для себя другого пути, кроме неправедного. Но вокруг только одни подлецы! Никто не сказал и, наверное, уже не скажет: «Одумайтесь, неразумные, не черните того, на кого вы даже смотреть недостойны, не то чтобы говорить о нем!» Ни один человек не сказал так! И разве эти люди достойны жалости?! Одно могу сказать я им: «Будьте вы все прокляты, предрешен ваш конец!», но не скажу так, потому что проклинающий ничем не лучше того, кого он проклинает, потому что нельзя говорить о потопе, ибо Господь сказал об этом только мужу моему и никому более, а значит – такова Его воля. Да и если скажу я, то разве кто мне поверит? Разве кто-то устрашится и поспешит одуматься, пока не настал последний час? Разве осталась в их душах хоть капля добра? Эх, если бы осталась, не строили бы мы Ковчега!
Ковчег! Дерево подходит к концу, надо покупать последнюю часть его, чтобы покрыть Ковчег крышей, а наши дела так плохи, что мы не знаем, на что нам покупать эту последнюю часть! Странно – должен беспокоиться об этом муж мой, но беспокоюсь я, а он спокоен. Спрашиваю его: «На что мы купим дерево?», он отвечает: «Если продадим все, что у нас осталось из того, что можем продать, да вдобавок разберем наши постройки и то дерево пустим на внутреннее обустройство Ковчега, то как-нибудь, с Божьей помощью, купим!». «Если продадим все подчистую, включая те запасы, что ты хотел взять с собой, то может, и купим, – отвечаю я на эти беспечные слова. – Но как быть с запасами?». «Как-нибудь, – отвечает муж мой, – ведь если не построим Ковчега, то и запасы нам не понадобятся!». «Уж не надумал ли ты продать землю?» – спрашиваю я. «Нет, не надумал, – говорит он. – Сказано же, что я не продам никому ничего из того, чем он не сможет воспользоваться, и так тому и быть. Запасы еды продам, все, что есть дома продам, сам дом разберу по доскам и балкам и их тоже продам, ибо еду можно съесть до потопа, утварью можно пользоваться до потопа, дерево можно сжечь в очагах до потопа, но нельзя будет до потопа рассчитывать собрать урожай, и потому продажа земли будет обманом». «Ты обманешь тех, кто сам только и ждет, как обмануть другого!» – говорю я. «Я не таков, как они, – отвечает муж мой, – и довольно об этом! Все будет хорошо! Сегодня есть из чего строить, завтра есть из чего строить, и пища у нас есть на сегодня и на завтра, так о чем же нам беспокоиться?»
О чем же нам беспокоиться? Да хотя бы о том, что все говорят сегодня! «Праведный Ной убил своего соседа, чтобы без помех блудить с его женой» – вот об этом нужно нам беспокоиться. Каков наш правитель, мне хорошо известно, и что собой представляют слуги его я знаю столь же хорошо. Если кому-то, хотя бы тому же старосте Сеху, захочется обернуть этот слух против мужа моего, то он сделает это без особого труда. Разве не найдет он троих клятвопреступников, которые поклянутся чем угодно, что видели, как мой муж воткнул нож в спину Ирада, а сыновья наши стояли рядом и смеялись, подзадоривая отца? Найдет, конечно же найдет, сейчас трудно найти честного человека, а лжецов, желающих получить выгоду от своей лжи, много. Найдет и осудит мужа с сыновьями, Ноя осудит, как убийцу, а Сима, Хама и Иафета как подстрекателей. Наказание и за убийство, и за подстрекательство к убийству одно и то же – смерть! Вот уж обрадуется правитель Явал такому исходу!
Господи, защитник наш и покровитель, к Тебе обращаюсь я! Не допусти, чтобы пострадал муж мой и сыновья наши! Отврати от них несчастья и беды! Если надо покарать кого-то и среди нас, то покарай меня, а не их! Это я грешна помыслами и невоздержанна на язык! Это я сначала делаю, а потом раскаиваюсь! Это я виновата в том, что муж мой подозревает детей наших в таком грехе, как убийство!
– Вот видишь, Ной, – сказала я мужу, когда мы легли спать, – ты подозреваешь детей наших, не имея к тому никаких оснований, а люди подозревают тебя. Ты говоришь: «у Хама было с Хоар как у мужа с женой» или «Хам вспыльчив, несдержан» и подозреваешь. А люди говорят: «Ирада убили из-за его жены, блудницы». И еще говорят: «Праведный Ной никакой не праведник, он по ночам блудит с соседкой, вдовой убитого им соседа». Ты не видишь здесь сходства, Ной? Как необоснованно подозреваешь ты, так же подозревают и тебя! Если солнечный луч упал сбоку на начищенную медь, то вбок он и отразится, разве не так?
– Так, именно так, – согласился со мной муж и вздохнул, показывая, насколько тяжело ему думать об этом. – Я подозревал сыновей, а люди подозревают меня. Я уже не подозреваю, потому что сердце мое убедило меня в том, что Хам чист, но что-то скрывает Иафет, и люди обвиняют меня в убийстве. От всего этого в душе моей смятение, и я хочу найти настоящего убийцу, но нет у меня навыка в подобных делах, и оттого поиски мои в затруднении. Хам не убивал Ирада, то Сатана проклятый смутил мой разум, ибо кому, как не ему, угодны раздоры. Я много молился, прося Господа вразумить меня, и теперь понимаю, что напрасно подозревал Хама. Все было так, как ты говоришь, Эмзара, – ухватился за одно, приставил к другому и получил третье… Раз Ирад убит, а Савтех видел меня ночью у ограды, разделяющей наши дворы, то, значит, это я убил Ирада, чтобы прелюбодействовать с Хоар? Это все равно, что сказать: «Птица летает, потому что дует ветер!».