Я кутаюсь в кофту, смотрю на Диму, а тот с меня не сводит глаз. Во взгляде тоска – ни разу не видела Поклонского таким задумчивым и растерянным. Из него будто бы весь воздух выкачали.

– Сейчас здесь уютнее, – усмехается Дима и опирается плечом на косяк.

– Без опрокинутых стульев намного, – улыбаюсь, но от воспоминаний о том дне ползёт холодок вниз по позвоночнику. – Почему там стоишь? Проходи.

– Ну, раз ты приглашаешь, – во взгляде насмешка, но не злая, лукавая.

– Конечно. Ты же чай хотел? И таблетку… а ещё бинты нужны, у тебя рука разбита! Я сейчас, а ты проходи.

Я суечусь вокруг шкафчиков, ищу аптечку, но не нахожу. Тяжёлые шаги за спиной заставляют вздрогнуть, но не от страха, а от невыносимого напряжения, которое испытываю всякий раз, стоит Диме оказаться рядом. Талию обжигает огнём – жёсткие ладони Поклонского неспешно гладят бока, рождают тысячи крошечных мурашек, лишают остатков самообладания. Закрываю глаза, не в силах бороться с вихрем эмоций, и сердце трепещет в груди. Оно само, я не могу ему приказывать, но так сладко ноет под рёбрами, и краской заливает щёки.

Дима упирается подбородком в мой затылок, притягивает ближе, и я чувствую спиной его сердцебиение.

– Я протёр руки антисептиком, не нужно никаких бинтов.

– Но всё равно, там же раны…

– Это всего лишь дерево, а не чьи-то зубы, – смеётся, и что-то бесконечно горькое чудится в этом звуке. – Экологически чистый противник.

– Ну тебя, – толкаюсь спиной, Дима шипит и смеётся.

– Осторожнее, Варя, иначе мы так и не поговорим.

– А мы должны поговорить?

– Обязаны, – целует меня в основание шеи, останавливается на судорожно бьющейся жилке, нежно прикусывает. Все мысли улетучиваются из головы. Хочется лишь его прикосновений, и вдруг ставшая сверхчувствительной кожа отзывается на каждое прикосновение.

Дима своими губами высекает из меня искры. Как опытный музыкант, он играет на моём теле древний мотив, и я не в силах этому сопротивляться. Странное притяжение, с которым невозможно бороться. Да и не хочется.

Я выгибаюсь кошкой, трусь спиной о широкую грудь, а Дима толкается вперёд, вжимая меня животом в край столешницы. Мне ничего не остаётся, кроме как подчиниться, и очень скоро горячие ладони оказываются под майкой, оглаживают живот. Закусываю губу – мне кажется важным не застонать первой, не показать свою слабость. Но как же хочется почувствовать его кожу к коже, всего в себе, до остатка. Сколько ещё смогу сопротивляться и строить из себя порядочную? Не знаю. Оказывается, мои принципы способны трещать по швам, осыпаться бетонной крошкой, стоит почувствовать руки Поклонского на своей коже.

– Как же ты сладко пахнешь, – мурлычет, покрывая мою шею влажными поцелуями, но в последний момент тяжело вздыхает и отстраняется. – Нет, сначала нужно поговорить.

Каждой клеткой своего истосковавшегося по его рукам тела я ощущаю, как трудно Диме отстраниться. Он даёт мне свободу, но далеко не отходит – так и стоит за спиной, пока я, уперевшись ладонями в кухонный островок, пытаюсь вернуть себе дыхание и право на кислород.

Дима ставит чайник, лучше меня ориентируясь на кухне. Кое-как нахожу в себе силы на иронию:

– Очень необычно видеть самого Поклонского в такой уютной обстановке, – только голос не слушается, срывается на последнем слове.

– Что, похож на обычного человека, а не на глянцевый портрет с обложки журнала “Бизнес”? – заламывает тёмную бровь и смотрит на меня из-под своих угольно-чёрных ресниц. – По секрету: я мальчик из обычной семьи. В доме моих родителей имелась печка. Приходилось каждый вечер таскать вёдра угля и заготавливать на зиму дрова. Можешь мне не верить, но я умею складывать просто идеальную поленницу!

В воображении возникает видение: размахивая топором, Дима рубит дрова, под кожей перекатываются литые мышцы, а тонкие струйки пота стекают вниз. О господи, почему рядом с ним я такая озабоченная?

– Жаль, что у меня нет поленьев, и ты не можешь продемонстрировать свои таланты, – улыбаюсь, а Дима подходит ближе некуда, упирается руками по обе стороны от моих бёдер. Наклоняется к уху и хриплым шёпотом говорит:

– У меня много тайных талантов, которые я хотел бы тебе продемонстрировать.

Дима целует меня в уголок губ и снова отходит в сторону, будто если задержится в моём личном пространстве хотя бы на секунду, мысли его спутаются, и никакого разговора не случится.

Свистит чайник. Дима мягко отодвигает меня в сторону и заваривает самый вкусный в моей жизни чай. Не иначе как волшебством его назвать не могу.

Несколько минут проходят в блаженной тишине. В ней уютно и радостно. Пьём чай, улыбаясь друг другу глазами, и так легко поверить, что вот такое, простое и понятное счастье – одно на двоих – возможно. Мы воруем у жизни эти крошки, наслаждаемся ими, как самые обычные свободные от всего люди.

Когда в чашке остаётся лишь мутный налёт на стенках, Дима растирает ладонью шею, и суровая складка залегает между бровей. Она у него в форме латинской буквы V,  и мне разгладить её пальцами хочется.

– Я не должен был сюда приезжать, – начинает, глядя в окно, и длинные пальцы с ухоженными ногтями барабанят по белой столешнице. – Для тебя это очень опасно.

– Почему?

– Почему приехал или почему опасно? – невесело улыбается, глядя прямо мне в душу.

– На оба вопроса ответь.

– Я соскучился – это почему приехал, – улыбается и столько нежности и скрытых смыслов в словах, что не могу удержаться от ответной улыбки.

– Не нужно было по мне скучать…

– Позволь мне самому решать такие вопросы, – чуть-чуть злится, но быстро берёт себя в руки. – Варя, это не оправдание, но я, оказывается, жуткий эгоист.

Сглатываю, а щёки горят румянцем. Меня греет мысль, что Дима скучает, хотя во всех наших отношениях ни грамма логики, одно сплошное сумасшествие, которое не поддаётся никакому анализу. Как бы мы ни старались друг другу сопротивляться, бесполезно. Нас тянет магнитом, отлепиться невозможно, что бы мы друг другу не обещали.

– На второй вопрос ответ такой: я выяснил, кто следил за тобой и это моя жена.

И почему я не удивлена?

– Отлично, – бормочу, и сердце падает в живот. – Но почему она не вышла из машины? Почему не поговорила со мной, не заявила свои права на тебя?

Дима устало прикрывает глаза и качает головой. Проходит, наверное, десяток секунд, пока он находит слова:

– Юля просто забавлялась.

– В смысле? Это было весело по её мнению?

– Ей показалось, что да, – Дима сверкает глазами, а в них ярость. – Варя, я не люблю её больше, уже много лет не люблю. Но она всё равно – часть моей жизни. Огромный её кусок. У неё… сложная психика и трудный характер. И натура… противоречивая.