Барон улыбнулся, и его брылы дернулись, наклонился, кряхтя и согнув колени, и положил во вторую туфлю золотой — бережно, осторожно, будто он — курица, которая только что снеслась монетой. Граф поджал губы, сверкнул изумрудно-зелеными глазами и уронил:

— Надеюсь, следующий танец прекрасная Вианта подарит мне.

Я уже смирилась со своей участью и собралась танцевать с человеком-поленом, но меня спас Ларсо, выросший будто из-под земли. Улыбаясь дерзко и зло, он высыпал в туфельку с серебряной монетой пригоршню золотых, схватил меня за руку, притянул к себе.

Пораженная и напуганная, я не сразу заметила, как он осунулся, постарел, обзавелся черными кругами под глазами. Неужели мучился из-за меня, ревновал, не спал? Грянула музыка, я узнала «Аделию» и закружилась в танце. В этот раз Ларсо держался отстраненно и избегал прикосновений на грани приличия. Он весь был немым укором, страданием, которое не унижает мужчину, а придает его образу некий надрыв, таинственность. Иррациональное чувство вины заставляло опускать глаза.

— Ты жестокая, — процедил он сквозь зубы, притягивая меня к себе. — Но мне нравятся жестокие женщины.

— А ты — бабник, — бросила я, вскидывая голову. — Я видела, как ты целовал блондинку после того, как признался мне в любви. На нашем месте, в нашем жасмине!

Ни мускул не дрогнул на лице Ларсо — ну а что, для него ублажать женщин — естественное состояние.

— Я такой, — кивнул он, отбежал от меня, подхватил на руки, делая поддержку, и продолжил, глядя снизу вверх: — Но ради тебя готов быть сдержанней.

Он говорил совершенно искренне и сам себе верил, и лицо сделал честным-пречестным, я аж не удержалась и, встав на ноги, погладила его по щеке:

— Сейчас ты говоришь так, но уже завтра будешь думать иначе.

Мы отбежали друг от друга и с минуту не могли говорить, все это время Ларсо стремился ко мне, мучился, томился. Когда мы снова сблизились, он мотнул головой и припечатал:

— Нет!

Я снова рассмеялась:

— Только обещать не надо, а то придется потом освобождать тебя от данного слова. Откуда ты знаешь, что будет завтра, кого ты встретишь на пути? Вдруг — настоящую любовь? Ты испытываешь ко мне влечение — не более.

Он опять тряхнул головой:

— Нет, такое со мной первый раз в жизни.

Ларсо посмотрел на меня с такой тоской, что самой стало грустно, будто бы он обнимал меня взглядом перед тем, как проститься навсегда.

Следующий танец был медленным и напоминал обычное топтание на месте, так танцевали в клубах, и на миг мне показалось, что я нахожусь на костюмированном балу. Выйдешь за двери, а там снуют машины и высотки подпирают небосвод. Когда часы пробьют двенадцать, карета превратится в тыкву, и я вернусь к своей болезни, в одиночество.

Но нет! По залу топчутся парочки — молодые и не очень, равнодушные друг к другу и счастливые. Похожий на бревно Рйонд обнимает черноволосую жену Ларсо, девушка с бубликами на голове млеет в объятиях графа, который пытался пригласить меня. Счастливей всех выглядят Саяни с ее блондином, Дарьелем. Спесь облетела с нее, она стала ласковой, трогательной и помолодела лет на десять. Вот бы мне так влюбиться! Не сгорать от страсти, а томиться нежностью, не вспыхивать, прикасаясь, а плавиться воском, как было с Эдуардом.

В мужа влюбиться, что ли? Было бы здорово, только ведь любовь не спрашивает, сама приходит… Голос Ларсо вывел меня из раздумий:

— Как же ты прекрасна, Вианта! — Он остановился и, не таясь, провел пальцем по лбу, носу, коснулся губ. — Давай убежим! Иначе я не смогу тут оставаться, смотреть, как он трогает тебя и смотрит, как на свою собственность. — Последние слова он бросил с ненавистью, будто дротики в мишень, ноздри его раздулись.

— Уже поздно, — прошептала я, снова ощущая желание, которому трудно противиться, к тому же Ларсо так красив!

— Если бы я мог повернуть время вспять, как Аделия…

— Ты же говорил, что веришь в легенду.

Ларсо кивнул:

— …то нашел бы тебя раньше и украл, и ты была бы безраздельно моей.

— А ты собственник и ревнивец, — я вскинула бровь. — Танец заканчивается…

— Я бросил в туфельку пять монет, — с сожалением сказал южный принц. — Ты будешь танцевать со мной и только последний, шестой танец подаришь кому захочешь.

Он говорил таким тоном, что защемило сердце — снова включилась эмпатия, краски поблекли, искрометный праздник превратился в рутину, за пределами которого будет темнота, но так правильнее, чем терпеть унижение…

Это его чувства! Ларсо и правда страдал из-за меня, вот только я была уверена, что это не продлится долго. А может, и продлится, потому что мало кто находил в себе силы противиться его обаянию, он использовал девушек, а тут использовали его и теперь выбрасывают — такое забывать нельзя, надо заполучить желаемое любой ценой. Но вся беда в том, что если будет владеть мной безраздельно, он быстро охладеет. Мысль, что было бы неплохо, если бы он похитил меня, щекотала нервы Вианты, но Ольге не нравилась категорически.

Любители покопаться в людских головах защитили бы на мне не одну диссертацию, потому что Ольга — разумная, трудолюбивая, ответственная — умерла, Вианта тоже умерла, и родилась я — что-то непонятное для меня самой.

Ларсо волновал меня, задевал в душе что-то глубинное, животное, но Ольге пока удавалось держать зверя в узде.

Когда все пять заказных танцев закончились, я выгребла монеты из туфель, отмечая, что Рйонд зол и жует губами — ему жаль бездарно потраченного, сложила их в специальный кармашек на свадебном платье.

Сейчас в деревне Гусятня идут народные гулянья в честь моей свадьбы, наверное, управляющий уже объявил крестьянам мое пожелание — все деньги, которые мне накидают в туфли, я потрачу, чтобы простым людям стало лучше жить. Шесть золотых — для крестьянина сумма заоблачная, как для меня еще недавно — миллион долларов.

Обуваясь, я с сожалением проводила взглядом Ларсо, который обнял жену за талию, что-то прошептал ей на ухо и повел к выходу. Нет, он не посмеет уйти! Это невежливо! В душе заскребли кошачьи царапки — я не хотела терять его, хоть и понимала, что он для меня — минутное убежище от зноя.

Я отошла к столу, где вкушала яства родня Ратона и Арлито, отыскала взглядом Саяни — тетушка отплясывала с Дарьелем нечто напоминающее джигу и выглядела такой счастливой, что я посчитала кощунственным разлучать их даже ненадолго.

Джига закончилась, и раскрасневшаяся, счастливая Саяни прилетела к нам, сдула с лица прядку, выбившуюся из прически, сверкнула глазами:

— Вианта, нам пора менять наряд.

Я поставила пустой бокал, потянулась за красным виноградным нектаром, который привезли специально для меня.

В темном коридоре, пропахшем сдобой, я вздохнула с облегчением — здесь не давило людское внимание, не нависало, как та гигантская люстра.