— Да, — уверенно кивнула Инга. Она ощущала под рукой что-то типа шва — как будто железо сначала выгнули в одну, а потом в другую сторону.

— Это вмятины вытягивали, — сказал Кирилл. — Причем совсем недавно. Тогда же и покрасили. Отсюда глянь. Сейчас свет прямой, видно отчетливо.

Инга наклонилась вбок вслед за Архаровым. По краю капота шла еле видная полоса, отделявшая «новый черный» от «старого черного». Она никогда сама бы не заметила этого, но на ярком солнце и если знать, куда смотреть…

— Теперь присядь, — приказал он ей. Бледный Николай Васильевич и вылезший из салона Купленов наблюдали за их действиями. — Видишь? Номер немного вмят, с цифры семь краска чуть-чуть содрана.

— Вижу.

— Господа, я все-таки прошу прощения, — снова начал Поддонов, — я уже хотел бы настаивать, чтобы вы потрудились объяснить мне ситуацию.

— Эта машина была в ДТП 15 апреля сего года, — Кирилл смотрел в глаза Андрею Сатьянову, — в десять часов вечера в городе Королёве на ней был совершен умышленный наезд на человека. Пострадавший скончался на месте. Машину удалось сфотографировать. На снимке, среди прочего, виден номер. Желаете ознакомиться?

Николай Васильевич беззвучно охнул.

— Да я в десять уже дома спал, как младенец. — Сатья-нов больше не улыбался.

— Погибший имеет отношение к Большому театру? — дрожащим голосом спросил Николай Васильевич.

— Владислав Туманов, — сказал Купленов, — без определенных занятий.

— Не знаю такого, — облегченно выдохнул Поддонов и даже театрально вытер лоб.

— На основании снимка, сделанного на месте аварии, и маршрутного листа, который предоставил нам Николай Васильевич, — Кирилл кивнул на Поддонова, — мы можем задержать вас по подозрению в убийстве, гражданин Сатьянов.

— Да какое, на хрен, убийство? Кто вообще этот Туманов? — Андрей побледнел, отступил назад, посмотрел на начальника, но тут же понял, что тот ему не подмога. Поддонов сдал бы его с потрохами, лишь бы тень не упала на репутацию театра. — У меня алиби есть. Жена! Трое пацанов! Сосед Миханя заходил на футбол! Я с восьми дома точно был, зуб дам.

— Андрей Петрович, — тихо сказала Инга, — кому вы дали машину вчера вечером?

— Да у дома она была… — бормотал он, — да никому я…

— Где вы живете?

— Вторая Владимирская улица, дом три.

— То есть вы утверждаете, что 15-го оставили этот автомобиль у своего дома на Второй Владимирской около восьми часов вечера, после чего неведомый злоумышленник угнал его, проехал пол-Москвы, выехал в область, насмерть сбил гражданина Туманова, затем доставил машину той же ночью с помятым капотом в автосервис, где все мгновенно выправили и покрасили, потом вернул ее вам под окна, ровно на то же место. И с утра вы ничего не заметили, так? — почти нежно спросил Кирилл.

— Утром шестнадцатого на автомобиле были следы взлома? — вдруг рявкнул Купленов.

Сатьянов молчал.

— Андрей Петрович, вы понимаете, что это не только должностное, но и уголовное преступление? — пренеприятнейшим тоном спросил Поддонов. — Вот я смотрю, тут маршрутный лист: согласно этому листу, в 18.30 вы поставили автомобиль на третье парковочное место возле Большого театра, и с тех пор им не пользовались. Теперь вы говорите: у дома.

— А, в жопу! — презрительно сплюнул Андрей Петрович. — Закурить можно? Хрена мне его прикрывать, честное слово! Ну дал я ее Жужлеву на два дня. Тот сказал, ему на дачу что-то там отвезти надо. Старый телевизор, что ли. Выходные же, кому она в театре сдалась. Вмятину на номере я сразу заметил, но спрашивать ничего не стал: мало ли, бордюр, булыжник в траве там, всякое бывает. А капот вообще не заметил. Вы правы, — он хмуро кивнул в сторону Архарова, — перекрашивали его.

— Жужлев? — Кирилл смотрел на Николая Васильевича.

— Знакомая фамилия. — Тот начал суетиться. — Кто-то из рабочих сцены, да? Понимаете, я больше по артистам и педагогам, да и коллектив у нас большой, около двух тысяч.

— Реставраторский цех, — буркнул Сатьянов, затягиваясь. — Художник он, Гена. По декорациям. Неплохой мужик. Хваткий. Закладывает за воротник только много.

Николай Васильевич и тут оказался очень услужлив — предоставил им все данные по Жужлеву, какие только мог: рабочую характеристику, трудовую книжку, домашний адрес, даже копию паспорта с фотографией и информацию о том, что сегодня у него отгул.

Москва к середине дня встала. По переулкам вокруг Большого театра безрезультатно тыр-пырились сотни машин. По Тверской было легче проехать на самокате. Инга жарилась на заднем сиденье вонючей купленовской машины. Она старалась не дергаться, но ничего не могла с собой поделать. Ей казалось, что, пока они теряют время, еле передвигая колеса в этом транспортном коллапсе, Жужлев — единственная ниточка, у которой все шансы оказаться толстым канатом, — прямо в эту минуту собирает чемоданы и уматывает в глушь, в далекие края, в Сибирь, в Австралию, на Марс, туда, где они его никогда не найдут.

Вырвавшись наконец из запруженного машинами центра, они доехали до квартиры реставратора в Черемушках, где им открыла его жена и, недружелюбно оглядев уставшую, но уже притершуюся друг к другу троицу, сквозь зубы процедила, что «Гены нет дома, он тут только ночует, а в это время обычно бухает в мастерской». Они снова уселись в машину, на жаре превратившуюся в духовку, и помчали по адресу мастерской — уже без всякой надежды застать Жужлева там. Инга чувствовала удушье — то ли от жары, то ли от паники.

Все! Ушел!

Но им повезло. Он открыл сам — едкий взгляд за сильными очками, сомкнутые в струну губы. Полиции, казалось, не удивился.

Он абсолютно трезв, несмотря на уверения водителя и жены. Либо они сильно преувеличивают, либо сегодня у Геннадия Викторовича особенный день.

— Чем могу быть полезен? — сухо спросил Жужлев. — Прошу прощения за беспорядок: весь в работе.

Инга огляделась по сторонам. Это было большое мансардное помещение с очень высокими потолками, захламленное и пыльное. Справа — нечто вроде цеха: рубанок, рабочий стол, инструменты на стене. Один к другому стояли холсты, лежали краски, кисти, клей, банки с растворителем, лаком, спиртом, мешки с грунтовкой.

На самом освещенном месте, под велюксовским окном — часть макета: яркая раскрашенная стена с огромной бутафорской баранкой посередине. Инге сразу представилась сцена городской ярмарки в «Петрушке». Рядом до потолка возвышались стеллажи, на которых лежали костюмы, книги, стояли бюсты.

Купленов с Кириллом сели на диван, Жужлев — на стул чуть поодаль, Инга осталась стоять.

Купленов начал с того же вопроса, который он задавал Сатьянову:

— Геннадий Викторович, что вы делали вечером 15 апреля?

Тот пожал плечами:

— Я веду однообразную жизнь. Все время либо на работе, либо дома, либо здесь.