Однако Воейков еще не потерял веры и продолжал вести завод. В.В. Костенский, одно время имевший некоторое влияние на дела, взял в аренду лошадей, но больших результатов не достиг. Вскоре на Воейкова и на его дела стал влиять граф Н.В. Стенбок-Фермор. Однако и ему ничего существенного не удалось сделать. Присланный им жеребец Барин оказался бездарным производителем, что нетрудно было предвидеть всем, кто хорошо знал эту лошадь. Кроме того, все советы Стенбока дорого обходились Воейкову, он начал уставать от всей неурядицы и неразберихи, которая происходила в заводе. По-видимому, тогда он и решил расстаться с заводом. Я уже назвал главных виновников гибели Лопандинского завода, но хочу указать еще на одно лицо, которое в этом вопросе сыграло большую роль. Я имею в виду главноуправляющего имением, некоего Коржавина или Коржевина, типичного российского интеллигента и заклятого врага коннозаводского дела. Именно о таких людях Эртель весьма метко когда-то сказал: «Как русский либеральный гражданин, он был глубоко убежден, что если лошадь не в сохе и вообще не кляча, так она затаенный враг человека, а всякого рода спорт – скучная и зазорная трата времени и средств». Этот Коржавин ненавидел завод, всячески советовал Воейкову его ликвидировать, а когда завод постигли неудачи, он очень умело стал влиять на самолюбие Воейкова. Все это возымело свое действие, и судьба Лопандинского завода – по крайней мере, самим Воейковым – была решена.

Воейков в своей коннозаводской деятельности совершил три роковые ошибки: односторонне увлекся «чистейшими», из-за своей скупости не кормил и плохо воспитывал лошадей, неудачно избрал советников и руководителей. Жена Воейкова, Мария Владимировна, давно разочаровалась в талантах своего мужа и поставила крест на заводе. Она без труда согласилась на его продажу. Когда об этом узнала Мария Михайловна Голицына, она пришла в ужас от одной мысли, что может быть продан знаменитый Лопандинский завод. Она решила узнать, в чем дело и в каком состоянии находится завод, а когда ей об этом сообщили, она согласилась на его продажу с условием, чтобы завод целиком был продан в одни руки и обязательно коннозаводчику, а не барышнику. Воейков выполнил это условие, и все гнездо маток попало ко мне. Я слышал, что между М.М. Голицыной и А.Н. Воейковым по поводу продажи завода произошла очень тяжелая сцена.

Перехожу к впечатлениям от моей поездки в Лопандино и в Радогощь. Была одна причина, которая меня особенно влекла в Лопандино. Я имел сведения, что в Лопандине сосредоточены портреты лошадей целых четырех коннозаводских семейств, и каких! Голицынского, пашковского, воейковского и апраксинского! Было от чего голове закружиться… Мне хотелось как можно скорее ознакомиться с этим удивительным собранием, равного которому не было в то время ни у кого в России. При том интересе, который я всегда проявлял к иконографии орловской породы, этих портретов в Лопандине было совершенно достаточно, чтобы я предпринял самостоятельное путешествие, а мне еще предстояло и личное знакомство с Воейковым, и осмотр знаменитого завода. Я предвкушал ряд удовольствий, которые повторяются в жизни нечасто.

Портреты этих четырех коннозаводских семейств сосредоточились в одних руках – у М.В. Воейковой. Голицынские портреты принадлежали ее отцу, князю В.Д. Голицыну, пашковские достались ей от матери, воейковские – благодаря мужу, а апраксинские – благодаря родству Апраксиных с Пашковыми. Наши коннозаводчики не интересовались портретами, а потому никто из них не мог мне сказать, какие именно лошади были изображены на этих портретах. Вот почему, когда я ехал в Лопандино, моим мечтам не было конца. Однако им не суждено было осуществиться.

Когда я впервые переступил порог голицынского дворца, я сейчас же бросил взгляд вокруг себя. Вскоре мое любопытство было вполне удовлетворено: в гостиной я увидел большой превосходный портрет кисти Сверчкова. Это был знаменитый Непобедимый-Молодец 2-й в дрожках на полном ходу. Портрет был замечательный, он и сейчас стоит у меня перед глазами. Я долго любовался портретом и затем спросил Воейкова, где же остальные. Он мне ответил, что портреты находятся в их петербургской квартире. Трудно описать мое огорчение, но пришлось смириться и отложить осмотр до другого раза. Однако ни в другой раз, ни когда-либо еще мне не суждено было увидеть эти замечательные портреты. Когда я приехал к Воейковым в Петербурге, оказалось, что портреты отправлены в Лопандино. Когда же я вновь попал в Лопандино, портретов там опять не было, ибо они отсырели в новом доме и были отправлены для реставрации в Москву. Так мне не везло с этим интереснейшим собранием. Купив завод Воейковой, я без труда купил заглазно и все портреты, но вскоре получил любезное письмо от А.Н. Воейкова, в котором он просил меня освободить его от слова и сообщал, что портреты продать не может: против этого восстала княгиня Голицына, пожелавшая, чтобы семейные реликвии перешли к сыну Воейкова. Желание светлейшей княгини было для нас законом, и я с грустью отказался от портретов. Где находится ныне это собрание портретов, мне неизвестно. Возможно, все они погибли.

Сообщу здесь, вероятно, неполный список этих портретов, по данным К.К. Кнопа.

Портреты из собрания М.В. Пашкова: знаменитый Усан, выводной Феномен, оба кисти Швабе. Копию с портрета Феномена писала для Московского бегового общества Костенская. Я видел эту копию, и, судя по ней, Феномен был удивительно хорош по себе. В свое время А.Н. Воейков подарил фотографии с этих портретов Карузо. От Карузо фотографии перешли к Витту. Портрет Феномена, знаменитого норфолкского жеребца, Пашков купил сам в Норвиче (Англия).

Портреты из собрания князя В.Д. Голицына: Непобедимый-Молодец 2-й на ходу в дрожках, он же на выводке; Павин; серая кобыла на ходу в санях; Любезная с наездником и с призом и другие. Большинство портретов кисти Н. Сверчкова.

Портреты из собрания В.Н. Воейкова: Победа, Самка, Орлов-Чесменский на Свирепом, Орлов-Чесменский в санях на белом жеребце, Лебедь воейковский в дрожках с Сидором Васильевым и другие. Все работы кисти крепостных художников.

По данным графа Н.В. Стенбок-Фермора, у Воейковой еще был портрет Феномена кисти Сверчкова. Стенбок-Фермор никогда не интересовался порт ретами и узнал об этом случайно от самой М.М. Голицыной. Зашла речь о сходстве лошадей, точнее о том, кто из художников лучше улавливал это сходство. Княгиня велела принести оба портрета Феномена и, указывая на них, сказала: «Один – вылитый Феномен, а другой совершенно на него не похож! На обороте есть об этом пометка моего мужа». Стенбок повернул портрет и прочел: «Совсем не похож на Феномена».

Тогда же М.М. Голицына рассказала о том, как однажды ее муж чувствовал себя