бы я осталась работать сверхурочно, до поздней ночи, менеджер мог бы уйти раньше меня. В таком случае некому будет засчитать дополнительные часы. Поэтому, естественно, количество зафиксированных и полученных работниками сверхурочных снизилось. Конечно, данные цифры не отражали количество сверхурочных, которое мы фактически отработали, а просто свидетельствовали о том, что что-то не было записано. Полчаса там, час здесь… Все складывается.

В какой-то момент нехватка персонала в нашей больнице стала нормой.

Поскольку больница вступила в пору оптимизации, нам больше не разрешалось платить приглашенным сотрудникам из агентства за смену, когда не хватало персонала. А если сотрудники по какой-либо причине оставляли должность, то их позиции оставались незанятыми в течение нескольких месяцев из-за отсутствия финансирования. Это означало, что нехватка персонала стала нормой. В первый же день после декретного отпуска меня позвали на кесарево сечение у пациентки с тройней. Я была поражена. Меня целый год не было в отделении. Я совершенно отвыкла от практики, и у меня даже не было возможности изучить все новые рекомендации. Я надеялась, что в первую же неделю смогу вернуться к нормальной жизни с помощью нескольких простых родов. И все же здесь я помогала в очень редком и рискованном случае кесарева сечения с тройней на сроке тридцати трех недель.

– Ты уверена, что хочешь, чтобы я была там? – спросила я у Луизы, координатора родильного отделения. – Я не была в операционной уже год.

– У меня действительно нет выбора, – ответила она. – В буквальном смысле больше никого нет.

Нужно было собрать как можно больше сотрудников, просто на случай, если все три ребенка нуждаются в реанимации, так что у меня не оставалось никакого выхода. К счастью, все шло по плану, крошечные детки родились здоровыми, и их отправили в неонатальное отделение. Я испытала облегчение, но первый день после возвращения был трудным: мне не пришлось поплавать на мелководье, меня швырнуло обратно на глубину.

Было множество других новых правил и рекомендаций, с которыми я должна была быстро ознакомиться, но больше всего меня поразило отношение сменившегося руководства к тому, что я сцеживала молоко для Бетти. Я планировала держать ее на грудном вскармливании в течение первых полутора лет, но эта идея не получила поддержки со стороны управленческой команды отделения. Все проблемы проистекали из того, что у нас постоянно не хватало персонала.

– Луиза, ты можешь найти кого-нибудь, чтобы прикрыть меня? – попросила у координатора родильного отделения через пять часов после начала смены.

– Зачем? – поинтересовалась она.

– Мне нужно сцедить молоко.

– Э… Тебе обязательно делать это сейчас?

– Да! Мне больно. Серьезно, мне нужно это сделать. Мои груди так набухли от молока, что стали почти твердыми.

– Ну… Могу я отпустить тебя через полчаса? – рассеянно спросила она.

– Нет. Ну же, Луиза, мне нужно сцедить сейчас, или я залью молоком эту прекрасную роженицу! – я пыталась обратить все в шутку, но внутри у меня все кипело. Мы же акушерки, ради всего святого! Почему же мне так трудно кормить грудью?

Наш роддом горой стоял за грудное вскармливание. При этом мне каждый раз приходилось унижаться, выпрашивая 20-минутный перерыв для сцеживания молока.

Это был не единственный раз. На самом деле мне становилось все труднее сцеживать молоко на работе, потому что команда менеджеров заставляла меня чувствовать огромное неудобство даже за то, что я спрашивала. Я просто хотела лучшего для моего ребенка, и у меня было полное право каждые шесть часов делать двадцатиминутный перерыв, чтобы сцедить молоко. Но по тому, как они реагировали, можно было подумать, что я только что попросила переспать с их мужьями!

– Неужели? Сейчас? – переспрашивали менеджеры, маниакально листая свои папки, чтобы понять, есть ли у них свободные руки, готовые взять на себя мои обязанности.

– Да, сейчас, – отвечала я, чувствуя себя виноватой за то, что бросаю их в беде, но также испытывая физический дискомфорт от чрезмерно переполненной груди.

Почему это всегда было так трудно? Мы активно продвигаем подход «грудное вскармливание – это лучше всего», и все же мне не давали времени это делать. Я знала, что, в сущности, координаторы ни в чем не виноваты: из-за нехватки персонала они сами находились под большим давлением и всегда старались изо всех сил.

– Может быть, мне отдуваться за тебя самой? – часто отвечал кто-нибудь из них. Координаторы не должны были прикрывать нас, но в те дни не имелось никакой альтернативы. И мне, конечно, приходилось просить их дважды за двенадцатичасовую смену.

– Опять? Так скоро?

– Ну, либо так, либо я сама заскочу домой, чтобы покормить ее. Выбирайте! – я мило улыбалась, но в душе была искренне расстроена тем, что меня снова заставили чувствовать себя виноватой из-за того, что должно являться естественным правом.

Я не осуждала их, седьмую группу, – это была не их вина, что нам не хватало рук. Кто же в этом виноват? Мне хотелось обвинить восьмую группу, которая, казалось, была совершенно против идеи должным образом прикрыть меня на время, необходимое для сцеживания, но какое финансовое давление они испытывали? Кто бы ни был в ответе за происходящее, печальная ирония, что родильное отделение было неподходящей средой для кормящей матери, не ускользнула от меня.

В нашей больнице была менеджер, которая однажды отчитала меня за «неправильные» носки на работе.

Одной из координаторов-«синерубашечников» была особенно резкая женщина по имени Лина, которая уже отчитала меня за то, что я надела не те носки, и даже однажды остановила меня в коридоре, чтобы сказать: «О, я слышала, ты больше не сцеживаешь, Пиппа. Тогда все в порядке», – и зашагала прочь. Если бы она остановилась достаточно надолго, чтобы дождаться ответа, то услышала бы, как я сказала: «Нет, я все еще сцеживаю». Но тогда ее не особенно интересовал мой ответ.

Из-за подобного отношения я чувствовала себя отвратительно. Через два месяца после возвращения на работу, когда Бетти было четырнадцать месяцев, я призналась Уиллу, что вряд ли смогу продолжать кормить грудью.

– В наши дни и так трудно получить перерыв, не говоря уже о том, чтобы урвать двадцать минут, пока я буду сцеживать, – сказала я ему. – Меня просто заставляют чувствовать себя ужасно из-за этого.

– Все в порядке, – успокоил меня Уилл. – Ты проделала потрясающую работу. Ты сделала все возможное для кормления, Пип, и давай посмотрим правде в глаза, тебе было нелегко с маститом. Так что не беспокойся.

– Знаю. Я просто жалею, что перестала кормить грудью не по собственному желанию.

В общем, мне действительно не на что было