я испытывала страшную боль. Но я справилась. Как и многие новоиспеченные мамы, я была полна решимости делать все «правильно». И в моем сознании это означало давать дочери грудное молоко, даже если она не пила его из груди. Не могу сказать, что мне нравилось быть привязанной к молокоотсосу по несколько часов подряд – это заставляло меня чувствовать себя коровой, – но я все равно настаивала на своем решении.

– Тебе не кажется, что уже хватит? – спросил Уилл однажды, пока я прикладывала к больной, распухшей груди пакет замороженного горошка. Я все еще принимала антибиотики от мастита.

– Так будет лучше для Бетти, – настаивала я.

– Неужели? – скептически отозвался он. – В первые несколько недель в молоке есть все эти питательные вещества и прочее, но теперь, когда малышке пять месяцев, она будет абсолютно здорова, питаясь смесью. Ты уверена, что делаешь это для нее, а не для себя?

– Конечно, для нее! – с негодованием парировала я.

Я знала, что Уилл заботился исключительно о моих интересах, но была полна решимости сделать все возможное для Бетти, даже если это убьет меня!

Я все еще сцеживала молоко, когда вернулась на работу через год после родов. По мере приближения знаменательного дня я все больше и больше беспокоилась о возвращении в отделение после столь долгого перерыва. Смогу ли я вспомнить все то, что делала автоматически год назад? Так много всего произошло. За тот год, что я отсутствовала, минула целая жизнь. Была ли я готова вернуться? И больше всего меня беспокоило, как я буду жить вдали от Бетти в течение четырнадцати часов подряд?

Мне нравилось быть мамой, а дочь являлась для меня целым миром. За год, проведенный вместе, мы стали неразлучны, и я просто обожала находиться рядом с ней круглосуточно, наблюдая, как малышка растет и превращается в самостоятельную забавную личность. Бетти была восхитительна, и я хорошо справлялась с материнскими обязанностями, заботясь о всех потребностях дочери, убираясь, готовя еду и качая малышку. Как я смогу так долго находиться вдали от нее? Как вообще вписать работу в нашу новую семейную жизнь? С каждым днем тревога становилась все сильнее.

13. Изменения

– Это что еще такое? – я указала на объявление в комнате отдыха для персонала, которое появилось во время моего декретного отпуска.

Анджела закатила глаза: «Знаю. Безумие, да?»

Табличка гласила, что акушеркам теперь запрещено приносить в отделение чай, кофе и любые горячие напитки. Нам разрешалось взять с собой воду в герметичной бутылке, и все. Очевидно, чай стал теперь своего рода угрозой безопасности! Команда менеджеров даже установила «гидратационную станцию» – по сути, большой кулер для воды – в комнате для персонала, из которой мы могли наполнять бутылки, но рядом с ней висел целый список того, что можно и чего нельзя делать. Я начала зачитывать его с таблички: «Не разгуливать с напитком. Бутылки с водой не следует брать в клинику. Не мойте чашку в клинике и не используйте станцию гидратации в качестве места для собраний».

– А? Это значит, что нам нельзя разговаривать друг с другом у кулера?

– Да, да, – Анджела покачала головой.

– А что делать, если мы хотим поговорить?

Просто невероятно. Теперь нам было категорически запрещено болтать друг с другом у «гидратационной станции». Разве они не слышали выражение «обсуждения у питьевого фонтанчика»[38]? Это известное место на работе, где люди общаются. Но еще хуже было то, что в конце красовалась невыносимо снисходительная надпись: «Не забывайте ставить потребности пациента выше своих собственных!»

Я вздохнула и снова села. За те двенадцать месяцев, что я провела в декретном отпуске, многое изменилось: к нам пришла новая команда менеджеров, и стены комнаты для персонала теперь были увешаны различными табличками – перечнями того, что можно и чего нельзя делать, напоминаниями о «хорошем обращении» и некоторыми совершенно новыми инструкциями.

– Неужели они действительно хотят, чтобы мы часами ухаживали за роженицами, не выпив даже чашки чая? – спросила я Анджелу.

– Менеджеры считают, что такое поведение выглядит непрофессионально, – рассмеялась Анджела. – Как будто нашим пациенткам есть до этого дело!

– Итак, давай разберемся, – сказала я. – Они говорят, что можно пить воду из бутылки, но пить из кружки – это непрофессионально?

– Вот именно! В чем же разница? Не то чтобы у нас было время выйти из палаты, чтобы приготовить чашку чая или кофе, так что в основном они говорят нам, что мы больше не можем пить.

– Менеджеры ничего не знают о нашей работе!

– Я бы не обращала на это особого внимания, Пиппа, – Анджела заговорщически наклонилась вперед. – Я просто спрашиваю пациентку, не возражает ли она, если я выпью чашечку чая, и потом все равно приношу чай. Как я всегда говорю: новые лица, все та же старая чепуха.

В нашей больнице есть медработники, а есть управленцы. Как и все подобные сотрудники, они совершенно оторваны от происходящего на местах.

Я должна сказать, что меня ожидало не самое легкое возвращение на работу после декретного отпуска с Бетти. Я понимала, что больничный траст в последние несколько лет испытывал все большее финансовое давление, но не знала, что это серьезно повлияет на больницу, пока не появилась новая команда менеджеров восьмой группы. Обычно мы никогда не контактировали с ней.

Мы называли этих управленцев «синерубашечниками» из-за цвета униформы, а их офисы располагались в другом месте на территории больницы. Мы общались только с менеджерами родильного отделения – седьмой группой, – которые организовывали смены. Восьмая группа контролировала бюджеты и штатное расписание, и мы их почти не видели. Время от времени они присылали нам электронные письма с напоминаниями, чтобы держать нас в узде, например, чтобы мы не ели в отделении. Если кого-то застигали за жеванием на работе, медработника ждало немедленное дисциплинарное взыскание, хотя перекусы в отделении не доставляли проблем ночью, когда все из восьмой группы расходились по домам.

Теперь новая команда менеджеров ввела целый комплекс мер по экономии средств. Одна из них состояла в том, чтобы изменить метод регистрации момента, когда мы приходим в отделение и уходим из него. В прошлом каждая акушерка фиксировала время, проводя пропуском по двери. Таким образом руководство могло вести точный учет того, сколько сверхурочных часов мы отработали, и платить нам соответственно. Но от данного метода отказались, и теперь каждого из нас должен был записать кто-то из 7-й группы или вышестоящего руководства, когда мы уходили. И это прекрасно работало, если вы находились в больнице в обычное время, но, если