Несомненно, Жданов учел положение автора письма как высокопоставленного партийца в Бакинском военном округе. Письмо было подписано («с комприветом – Минин»), в отличие от бесчисленных анонимных доносов, которые каждый месяц потоком шли в центральные ведомства и с большим трудом поддавались проверке перегруженных органов партийного контроля. Поскольку Минин не упоминал конкретных имен, описывая явление в общем, это, возможно, убедило Жданова, что он руководствовался не личными обидами – обычной причиной ложных или преувеличенных обвинений в коррупции (либо другой преступной деятельности) после войны10. Очевидно, письмо также в конце концов привлекло внимание Сталина, без чьего разрешения подобная кампания почти наверняка не могла проводиться, судя по тому, что мы знаем о послевоенной сталинской политической системе11.

Внутренние дискуссии, порой весьма острые, которые сопровождали «борьбу со взяточничеством», развернутую в 1946 г., позволяют увидеть многие аспекты политической и социальной жизни в эпоху позднего сталинизма, в том числе причины процветания неформальных практик; официальное отношение ко взяточничеству и порождаемые им конфликты среди руководителей правоохранительных ведомств; нежелание государственных деятелей прибегать к агрессивным мерам для решения проблемы. Эти дискуссии также проливают свет на то, как формулировалась и начиналась послевоенная кампания, как ведомственные интересы определяли параметры кампании и почему ее результаты оказались неудовлетворительными12.

ЦК поставил органам суда и прокуратуры задачу изучить причины взяточничества и повести кампанию против него. Это имело смысл, поскольку данные органы активно занимались расследованием и преследованием всех криминальных случаев. Однако взяточничество в непропорциональных масштабах заражало и сами правоохранительные ведомства. Как мы видели, суды могли предоставить крайне ценную в период позднего сталинизма вещь – смягчение наказания, включая освобождение из тюрьмы. Отдельные судьи, прокуроры, прочие работники правоохранительных ведомств неплохо зарабатывали, незаконно оказывая подобные услуги. Поэтому суд и прокуратура находились в центре антикоррупционных кампаний, в неудобном, двойственном положении – и как ключевые институты проведения кампании, и как одна из ее главных мишеней.

Послевоенная кампания – не первое координируемое государством наступление на взяточничество в советскую эпоху. В первые послереволюционные годы стремление большевиков очистить общество нашло выражение в длинных сериях судебных процессов, которые достигли пика в 1922-1923 гг. Пока красноармейцы дрались с белыми в гражданскую войну (1917-1921), большевики всячески обличали еще одного противника – чиновника-взяточника. При развертывании ожесточенной кампании против взяточничества официальные инструкции типичным для тех лет военным языком объявили «открытие нового фронта – взятки»13. Но дело продвигалось туго. На четвертом году советской власти Ленин все еще клеймил взяточничество как одного из «трех главных врагов революции» (наряду с безграмотностью и «комчванством» партийных работников)14.

Взяточничество, по-видимому, действительно переживало в начале 1920-х гг. нечто вроде ренессанса. После победы красных в гражданской войне новая экономическая политика (нэп), провозглашенная в марте 1921 г., легализовала торговлю и установила право аренды государственной собственности в целях мелкого бизнеса. Финансовые отношения, складывавшиеся при нэпе между политическими и гражданскими акторами, мостили дорогу к незаконной плате должностным лицам. Большевистские руководители жаловались на слабую нравственность партийцев. Например, только за 1921 г. 17 тыс. чел. были исключены из партии за взяточничество, злоупотребление служебным положением, вымогательство и другие нарушения15.

В то же время революционный режим пошел в атаку на преступление, которое, по его мнению приобретало все более разрушительный характер, и развернул первую крупную кампанию против взяточничества. При нэпе появился «нэпман» – мерзавец-протокапиталист и потенциальный соблазнитель партийных работников. Большинство так называемых нэпманов были частными предпринимателями, занимавшимися разного рода мелким бизнесом. Остальные выступали посредниками, ведя дела между государством и частными предприятиями, особенно в сферах кустарного производства, снабжения и торговли. Они столкнулись с обвинениями в том, что «подкупают» работников госаппарата, дабы гарантировать самим себе прибыль от устройства сделок.

Пылкая риторика, которую использовала партия, описывая такое «делячество» после революции, подчеркивала, что взяточничеством занимаются классовые враги, жаждущие похоронить социализм. Приказ, изданный ГПУ (преемником ЧК) 12 октября 1922 г., давал понять, что если при старом режиме широко распространенное взяточничество являлось «естественным» элементом загнивающей системы, то при советской власти подобные преступления ненормальны и совершаются лишь теми, кто намерен свергнуть новый социалистический строй: «Всем нам хорошо известно, каких размеров достигло взяточничество во всех областях хозяйственной жизни Республики… Мы должны отдать себе ясный отчет в том, что взятка имеет глубоко классовый характер, что она есть проявление мелкобуржуазной частнокапиталистической стихии, направленное против самих основ ныне существующего строя… Взятка противна всей сущности пролетарского государства, целиком направлена против него, является средством полнейшей дезорганизации государственного хозяйственного аппарата, переводом весьма солидных материальных ресурсов рабоче-крестьянской казны в “частный” карман спекулянтов»16. Следовательно, всю ответственность за уродливое явление взяточничества несут недобитые капиталисты, которые пользуются им как орудием развала социалистического хозяйства и государства.

Летом 1922 г., объявляя взяточничество чуть ли не повсеместным и клеймя его как гнусный пережиток прошлого, большевистское государство начало шумную, широко освещаемую в печати кампанию по его искоренению17. 24 августа Политбюро создало комиссию по расследованию дел партийцев, которые брали взятки либо участвовали в сокрытии этого преступления18. Вместе с тем наркоматы и другие крупные ведомства организовали собственные комитеты по борьбе со взяточничеством. Руководители ГПУ рьяно приступили к делу, даже призвав на помощь ушедших в отставку агентов ЧК19. В рамках расследований ГПУ создавало сети тайных осведомителей с целью выявления взяточничества в государственных учреждениях. Первоначально задействованные в разоблачении политических противников режима осведомители органов безопасности получили расширенное задание – искоренять экономическую преступность. Закрытые ящики для подписанных жалоб помещались на самом видном месте в зданиях учреждений, привлекших внимание следователей, на железнодорожных станциях и в других публичных местах (анонимные доносы надлежало игнорировать). На ящики наклеивали этикетки с надписью: «Прием жалоб на взяточничество должностных лиц отдела управления, милиции, уголовного розыска и коммунального отдела»20. ГПУ старалось пробудить гнев на коррумпированных работников21.