Я встал со стула и быстро вышел из палаты.

Надеясь, что сказал все. Потому что это не мотивационная речь, вдохновляющая на сражение за жизнь, это всего лишь правда, высказанная в лоб.

/Фелисити/

Мне понадобилось время, чтобы осознать случившееся. В первые часы после того, как увидела маму, прикованную к больничной кровати десятком серьезных травм, не могла поверить в реальность произошедшего. Просто смотрела на нее, слушала врача, отвечала на вопросы полицейских и думала о том, что все это скоро закончится. Хотелось проснуться, умыться, рассказывая тугим струям воды о кошмаре, и, тряхнув головой, забыть все, словно и не было ничего.

Стоя у кровати матери, я так и не смогла заставить себя подойти к ней ближе, притронуться, сказать что-то ободряющее… Меня снедали тоска, одиночество и ужас. Но не жалость. Вот что было страшнее всего. Я не чувствовала того, что должна была ощутить по нормам морали, по Божьим законам. Передо мной лежала избитая женщина, вокруг нее вились, словно змеи, десятки трубочек, пищали приборы, а я просто смотрела, анализируя, как она докатилась до подобного состояния. Бездушная тварь – вот, кем я себя окрестила, но поделать с собой ничего не могла. Эта женщина, избитая собутыльниками, не была похожа на мою мать.

Та была прекрасной, умной, доброй и самодостаточной. Она обожала своих детей, безмерно любила мужа… и, кажется, умерла вместе с ним.

В тот непогожий день, когда он не вернулся с работы, попав в аварию, ее тоже не стало. Помню, из дома выходила еще мама: бледная, шокированная, подавленная. Она уехала на опознание по просьбе позвонившего полицейского. А вернулась уже не она. Чужая женщина, с почерневшей от горя душой.

Я долго не верила в это, отказывалась принимать факты, боролась с действительностью, только все мои попытки прикрыться розовыми очками не привели ни к чему хорошему. Можно скрывать правду от кого угодно, но не от себя.

– Фелс. – Адам приобнял меня сзади, осторожно развернул и прижал к своей груди. – Ну же, малышка, приходи в себя. Возвращайся ко мне. Поговори со мной.

Мы стояли в его спальне у окна. Я не могла вспомнить, как дошла до сюда и сколько времени провела, глядя на уличный пейзаж.

– Так пусто внутри, – шепнула, понимая, что действительно не могу молчать и дальше. – С тех пор, как увидела ее, во мне словно что-то замкнуло. И теперь там пепелище после пожара.

– Вздор! – уверенно заявил Адам, перебирая волосы у меня на затылке. – Все, что случилось с твоей матерью, только ее вина. Это было закономерно, Фелс. Она целенаправленно шла именно к такому финалу и вас с сестрой тащила за собой.

– Ты говоришь злые вещи, – всхлипнула я.

– Я говорю правду, а она редко бывает удобной, – тихо ответил Браун. – Просто не хочу, чтобы ты снова взваливала на себя неподъемный груз чужой ответственности. Хватит с тебя, малышка.

– Ты не понимаешь, – я замотала головой. – Все эти слова… Ты не прав. Я гораздо хуже, чем все обо мне думают. Потому что сегодня, увидев ее там…

Я заплакала, не в силах произнести правду.

– Ну-ну, Фелс. – Адам поцеловал меня в висок, поднял лицо за подбородок и заставил посмотреть на него. – Знаешь, что подумал я? Что смерть стала бы избавлением и искуплением для нее. Вот так безжалостно и в то же время справедливо. Она сломалась от горя, превратилась в ничтожество. Но хуже всего не это, а то, что следом решила сломать и своих детей. Она выгнала тебя из дома на улицу, продала все ценное и едва не погибла во время очередного запоя. Так что ты должна была испытать при виде этой женщины? Любовь? Вселенскую жалость? Я тебя умоляю!

– Но она – моя мать.

– Да, – он тяжело вздохнул, – и поэтому ты наверняка продолжишь ее навещать. И надеяться продолжишь, и верить. Говорят, всегда есть маленький шанс… Только тот, кто это говорит – первостепенный лгун во всей вселенной. Поверь человеку, связавшемуся с зависимой женщиной однажды.

– А что, если будь я дома в тот день, она никуда не пошла бы? – упрямо проговорила я.

– Тогда, возможно, ее собутыльник пришел бы сам. Изнасиловал бы тебя, пока она пила бы принесенный им алкоголь, а потом избил обеих.

Я поджала дрожащие губы и почувствовала, как медленно расправляется пружина, сжимавшая все внутренности до тошноты. Наверное, Адам был прав, пусть эгоистично, но он полностью оправдывал все мои мысли и чувства. Раньше у меня никогда не было человека, способного вот так успокоить, направить на верный путь и примирить с реальностью. Нет, был, конечно, Эштон, но он говорил со мной с экрана компьютера, отделываясь общими фразами о терпении, прекрасном совместном будущем, и постоянно велел надеяться, что все образуется.

Адам же стоял рядом, согревал теплом собственного тела и говорил, что ничего не наладится, если я не прекращу быть жертвой.

– Спасибо, – пробормотала я, прижимаясь к нему и вдыхая запах, как-то незаметно ставший родным. – Я просто никак не могу привыкнуть, понять, что уже вряд ли что-то изменится. И все время продолжаю верить в чудо.

– Это плохое качество для аналитика, – отозвался Браун, поглаживая меня по голове, – но очень необходимое, чтобы оставаться человеком. Не просто так, а чтобы выжить…

Мне тут же живо вспомнилась Клара. Слишком уж тоскливым показался голос Адама.

– Ты говоришь о своей невесте? – спросила я, усилием воли поднимая взгляд и всматриваясь в его непроницаемое лицо. Очень важно было понять, как он относится к ней сейчас, потому что червоточинка, называемая в народе ревностью, никак не желала покидать мой разум.

– О бывшей невесте, – не стал отрицать он. Чуть наклонившись, Адам поцеловал меня в нос и, прижавшись лбом к моему лбу, прикрыл глаза. – Когда-то мне казалось, что весь мир – это она. И все недостатки я оборачивал в достоинства. Я называл это любовью, а теперь понимаю, что был болен. Знаешь, иногда одного человека просто клинит на втором, и нет сил признать проблему. А потом она пропала и небо рухнуло на меня каменной глыбой. Так неприятно понимать, насколько ты слаб, Фел… Я сильный, выносливый, смею считать себя умным, но практически сломался из-за недостатка эндорфина в крови. Жутко. И противно.

– Но ты пришел в себя. Сам. У тебя не было рядом никого, чтобы помочь, – прошептала я, чуть сжимая его плечи руками в знак поддержки. – А ты смог.

– Смог. – Адам усмехнулся и, чуть отстранившись, посмотрел на меня. – Но какой ценой? Заперся в своей берлоге, не подпускал близко никого из людей, считая всех вокруг потенциально опасными. Ведь любой человек может стать причиной нового сдвига, может заставить меня снова стать слабым. Я против всего мира. Как тебе, Фел? По-моему, звучит безумно.

Я пожала плечами:

– По-моему, звучит очень правильно.

Адам засмеялся.

– Нет, малышка. И я понял, насколько был неправ, встретив тебя. Ты сидела на первом ряду и смотрела на меня не как большинство твоих сокурсниц, а без вожделения. Задавала вопросы, и при этом твои щеки розовели. И ты грызла чертов кончик карандаша. И вот эта прядь волос выбивалась из прически, а мне до безумия хотелось ее поправить… Тогда я снова пропал.