Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Боль пронзила мое тело, когда я упала на бетон, с силой ударившись коленями и ладонями. Я почувствовала, как стекло впивается в меня. Секунду я слышала только, как стучит кровь у меня в ушах и как хрустит стекло под ногами операторов, пытающихся ступать как можно легче. Потом вдруг Бри завопила так, словно в нее выстрелили, и все никак не умолкала. Лицо ее перекосилось от ужаса. Я повернула голову, чтобы посмотреть, что она такого увидела.
Эшли И сидела среди битого стекла, глядя на свою вытянутую руку, словно на какой-то посторонний предмет. Ножка бокала торчала посреди ее ладони, пройдя насквозь – ну, типа, вошла с одной стороны, вышла с другой. Это было похоже на фальшивую хеллоуинскую рану, сделанную нарочно, чтобы попугать. Эшли И моргала, моргала, моргала, потом прошептала:
– О господи…
Я стала задом отползать от нее по стеклу, чувствуя, как оно хрустит подо мной.
– Господи Исусе, мать твою… – промолвила Пейтон. – Эшли И, не вытаскивай ее, ладно? Оставь пока. Оставь как есть.
Эшли И медленно кивнула. Операторы толпились вокруг нас. Охрана и медики не спешили на помощь. Циферблат был просто бумажной тарелкой, размокшей от дайкири. Бри визжала на одной высокой ноте. Ее голени были забрызганы клубничной мякотью. Эшли И по-прежнему держала раненую руку вытянутой и пыталась встать, но сразу же падала обратно на стекло. Губы ее начали дрожать, на глаза навернулись слезы.
Я поднялась с четверенек на ушибленные, изрезанные колени. Потом подняла руки окровавленными ладонями в камеру. Типа как «Это не я. Я этого не делала».
Потом завыли сирены, замигали огни, операторы и продюсеры носились везде, как будто это был кризис, а они любили кризисы, они жили ради кризисов, и это был тот самый кризис, о котором они всегда мечтали. Я лежала в шезлонге в своем бикини, вся измазанная дайкири, кровью и ярко-красным лаком для ногтей. Лак впитался в складки на костяшках моих пальцев. Склонившись надо мной, врач пинцетом вынимал стекло из моих коленей, один крошечный осколок за другим. Бри рыдала на траве в плечо приписанного к съемочной площадке психолога, а Эшли И грузили на носилках в машину «Скорой помощи».
Когда Брэндон вернулся со своего свидания, его разочарование было ясно без слов, по одним только желвакам на челюсти, пустым глазам и ужасной желтой розе. Я убежала прежде, чем он успел вручить мне ее. Колени у меня болели. Коуч бежал за мной до самой ванной комнаты, где я заперлась, открыла все краны и спрятала голову под полотенцем.
Вскоре за дверью появилась Хана.
– Послушай, девочка, все не так плохо. Выходи оттуда и поговори со мной. Я знаю, что ты не виновата, – очень сочувственно сказала она.
Я сидела на полу, по-прежнему пряча голову под полотенцем и привалившись к двери.
– Кто дал ей циферблат?
– Эш, ты не могла бы выключить воду, чтобы я тебя слышала?
– Кто? – повторила я.
Наступило долгое молчание.
– У тебя на спине нарисована мишень, Эш, – сказала она наконец. – Они знают, что ты можешь победить, и сделают все, я имею в виду – все, что угодно, лишь бы остановить тебя.
Я перестала ее слушать, просто свернулась в ванне и уснула. Когда я проснулась, Хана была рядом со мной и закручивала краны. Мы встретились взглядами в зеркале. Ее лицо не выражало ничего. Оно опять было похоже на эмблему «Шеврона». Ее губы произнесли:
– Джейк Джексон хочет поговорить с тобой.
Я помотала головой.
– Ты можешь покинуть шоу или можешь поговорить с ним, – настаивала она. – Это твой выбор.
Несколько минут спустя коуч провел меня в кабинет, который я до этого видела только по телевизору – с огромным дубовым столом и невероятным количеством старых книг. Два кресла стояли рядом, слегка развернутые к камерам.
Джейк Джексон стоял у окна в костюме для игры в гольф, они с ассистентом над чем-то смеялись. В свете, падающем из окна, его лицо выглядело типа как жестким, ну то есть каким-то пластиковым от всех этих уколов ботокса или чего еще. Когда я вошла, он посмотрел на меня и сверкнул улыбкой, отчего мне на секунду стало лучше, потому что, ну, вы понимаете, большинство женщин здесь ненавидели меня, и их улыбки были просто ухмылками.
– Входи, садись, – предложил он, указывая на одно из кресел, как будто приглашал меня на коктейль или что-то в этом роде. – Я знаю, что у тебя был тяжелый день.
– Готовы? – спросил кто-то за светом прожекторов.
Джейк Джексон сел и хлопнул себя ладонями по коленям.
– Начнем? – спросил он. Я пожала плечами. – Я просто хочу, чтобы мы поговорили обо всем честно.
– Ладно, – ответила я.
– Прежде всего я хочу высказаться совершенно ясно, – начал Джейк Джексон. – Это был несчастный случай, я прав? Потому что насилия мы не потерпим.
– Конечно, – сказала я.
– Отлично, – он кивнул. – Я это знал. Я знал, что ты не сделала бы ничего подобного намеренно.
Потом мы сыграли в маленькую игру, когда он предлагал мне что-то сказать, а я просто пожимала плечами. Типа: «Расскажи мне, что произошло сегодня?» Или: «Почему бы тебе не поведать, как это выглядело с твоей стороны?» Или: «Как ты себя чувствуешь?» Или, наконец: «Ты знаешь, что сейчас, пока мы разговариваем, Эшли И находится в больнице и Брэндон с ней?»
Наступило долгое молчание, потом Джейк Джексон поерзал в кресле и улыбнулся.
– Послушай, Эшли, я знаю, что у тебя был долгий день. Я знаю, что ты расстроена. Я знаю, что ты влюблена. Я знаю, что ты сбита с толку. Я знаю, что ты ждешь окончания этого интервью. Я понимаю. – Он свел кончики пальцев вместе и кивнул. – Но сейчас очень-очень важно, чтобы ты высказала хотя бы что-то из того, что ты чувствуешь, понимаешь?
Я смотрела на небо в окне поверх плеча Джейка Джексона. Облака скрыли солнце.
– Сколько сейчас времени? – спросила я.
– Я могу сказать тебе точное время, – ответил он. – Без проблем. Но сначала ты должна сказать мне кое-что.
– Хорошо, – сказала я.
– Итак, скажи мне, – начал Джейк Джексон, – неужели любовь сводит тебя с ума? Неужели ты готова сражаться за Брэндона? Неужели ты сделаешь что угодно ради любви?
– Я сделаю что угодно ради любви, – подтвердила я. – Я буду сражаться за любовь. Я не позволю никому и ничему встать у меня на пути.
Мои глаза
