Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пожалуйста, не надо, – сказала Эшли И. Бряк! Я подождала, пока она вздрогнет, потом пнула следующий флакон. Бряк!
– Тебе что, неприятно? – спросила я. Бряк! Флакон покатился, описывая дугу.
– Праздные руки – игрушка дьявола, – заявила Эшли И, словно какая-нибудь чокнутая проповедница.
Она ушла и оставила меня заниматься этим без нее. Спустя некоторое время в комнате остались только я, несколько операторов и примерно сто флакончиков с лаком для ногтей, раскатившиеся по полу.
Я присела на корточки и стала изучать красные оттенки. У них были такие названия, как «Первый взгляд», «Разбитое сердце», «Двойной поцелуй». Я выбрала кроваво-красный цвет под названием «Истинная любовь». Втянув воздух носом, села на пол, накрасила ногти и стала ждать, пока они высохнут. Время шло – или не шло. Это действительно было очень странно. Как будто когда-то время было упаковкой сырных кубиков, а теперь эти кубики сплавились воедино. Я не знала – то ли лак на моих ногтях еще жидкий, то ли он давным-давно высох. Мне казалось, что я пойму, когда он затвердеет, но я больше не могла этого понять. Потрогала ноготь большого пальца указательным. Все еще не досох.
– Сколько сейчас времени? – спросила я, но там не было никого, кому разрешено было бы назвать мне час и минуту.
Такого вам, конечно же, не показывают по телевизору. По телевизору вы видите такие вещи, как групповое свидание, словно в комедии, – там Хана помогла мне придумать несколько смешных шуток про Эшли И, а Эшли И плакала за кулисами, она не смотрела на меня, только сказала:
– Я не буду говорить в ответ ничего плохого, потому что я Хорошая Девочка.
А Селони спросила:
– Ты уверена, что ты не Несносная Девочка?
А Пейтон такая:
– Мы что, детишки в долбаном детском саду?
Потом Бри повернулась ко мне и спросила:
– А ты кем собираешься быть?
И я заявила:
– Избранницей. – И повернулась на каблуке со всей уверенностью, которую могла собрать – то есть с огромной уверенностью, учитывая все то, что Хана говорила насчет того, что Брэндон говорил, как сильно я ему нравлюсь.
Эту же самую уверенность я продемонстрировала во время борьбы в грязи – Хана сказала, что это мой шанс показать Брэндону, что я готова бороться за него и победить Эшли И.
– У тебя не так много времени на то, чтобы произвести впечатление, – сказала Хана. – Ты должна совершить что-то смелое.
Видели бы вы меня – может быть, вы действительно меня видели! Я была смелой, словно львица; грязь покрывала меня с головы до ног, словно бронзовую статую, еще не вынутую из формы. Я оседлала Эшли И и держала ее за горло, широко раскрыв рот в победном кличе, а она дергала руками и пыталась хватать меня за грудь, пока Брэндон не объявил конец схватки, провозгласив меня победительницей. Это было как предзнаменование или типа того, и меня не волновали даже синяки на моих грудях, оставленные твердыми пальцами Эшли И. Это были почетные медали в войне за любовь.
Но в основном мы просто ждали, надеялись и молились, чтобы пришел Джейк Джексон или Брэндон, чтобы хоть что-нибудь случилось.
Однажды утром я попыталась создать самодельные солнечные часы. Я сидела за кухонным столом и рисовала часовые деления по окружности бумажной тарелки. Я собиралась воткнуть соломинку посередине нее.
– Какое значение имеет время, если мы просто убиваем его? – спросила Пейтон, делая глоток коктейля.
– Нам типа как не позволено иметь часы, – гнусаво сказала Бри. Она была одета в бикини с расцветкой «под варенку» и взбивала яичные белки.
Пейтон резко повернулась к Бри:
– Тут что, долбаный паноптикум?
– Я никогда не понимаю, о чем ты вообще говоришь, – пожаловалась Бри, направляясь прочь со своим бледным яичным комком.
Пейтон спрыгнула со стойки, на которой сидела, и присоединилась ко мне за столом.
– Ты уже нашла полюс мира? – спросила она.
– Что?
Она запрокинула голову назад, допивая коктейль.
– Ладно, я помогу. – В своей обычной жизни Пейтон была вожатой в скаутском лагере. Приложив руку ко рту, она прошептала: – Встретимся в ванной.
Мы обсудили наш план, включив воду, так, чтобы микрофоны не могли поймать наши голоса.
На следующий день я опустилась на коленях на дорожку, огибающую бассейн, около розовых кустов, которые ничем не пахли, и вытянула руку как можно дальше, чтобы воткнуть ту самую соломинку в идеально подстриженную лужайку и при этом не ступить на по-настоящему запретную территорию.
Пейтон свистнула. Это означало, что она успешно подкараулила Хану, у которой были часы, и что сейчас полдень. Я повернула тарелку-циферблат так, чтобы тень указывала на 12. На тарелку я положила четыре камня, чтобы ее не унесло ветром.
Было еще слишком рано смотреть на солнечные часы, когда Энтони – один из наших коучей – разбудил меня для индивидуального свидания. Но мне было плевать, насколько сейчас рано, потому что наконец настала моя очередь смотреть, как другие девушки следят за моими приготовлениями и их глаза ярко блестят в темноте. А потом были только я и Брэндон, и оператор, и пилот вертолета, и желтое солнце, словно желток разбитого яйца, проливалось на Адриатику. А потом небо сделалось бледным, с легким розовым оттенком, и я прижималась к теплому сильному телу Брэндона, и мы целовались, потому что для общения нам не нужны были слова, только губы, и это хорошо, потому что в вертолете все равно ничего не было слышно. После этого мы должны были прыгнуть с тарзанкой над рекой.
Перед прыжком Брэндон поддел пальцем мой подбородок и сказал:
– Детка, ты сможешь это сделать.
Мне было так страшно, что я вся вибрировала, хотя еще и потому, что было холодно, а я была в бикини; у меня даже пальцы посинели. Когда нам связывали лодыжки, Брэндон поцеловал меня в лоб.
– Ты должна быть уязвимой, ты знаешь это?
Не прошло и минуты, как мы неожиданно полетели к воде вниз головами, крепко обнимая друг друга, а потом нас дернуло обратно вверх, и спустя некоторое время мы повисли неподвижно. Шея у меня болела, к горлу подкатывала тошнота.
Мы висели вверх ногами
