Вот так и родился у Рея замысел Ицы. Он провозился с ним не один оборот и готов был сдаться, только если не поможет последнее средство – Древо жизни. Тогда-то он и отправился в скалы на побережье Бескрайнего моря. Пещеры в них вели к самым корням Древа, и Рей решился нарушить закон.

В глубине души он отчаянно спорил с любимыми словами отца: «Тебе стоило родиться в семье обычного каарита. Достойным сыном магнума нужно еще вырасти». Нет, он не считал себя лучше других и задумал осквернить Древо вовсе не потому, что чувствовал себя безнаказанным. Сев в развилку корней, Рей долго собирался с духом и, занеся руку, не раз ее отдергивал. Ему нужно было проверить свою теорию с Ицей, и не только потому, что он уже так далеко зашел, – он безумно хотел увидеть в глазах отца гордость. Но что, если все обернется провалом? Последним, грандиозным провалом…

В конце концов Рей выдохнул.

– Прости меня, доброе Древо, – шепнул он и надломил корешок.

В воздух плеснуло искрами. Древо дрогнуло, но Рей сжал зубы и потянул. Сочась зеленым светом, будто кровью, корешок наконец отошел. Рею показалось, что Древо залихорадило, и он накрыл корень ладонью.

Смысла в этом было не много – вряд ли его прикосновение могло что-то исправить, но ему хотелось как-то загладить вину. Когда он отдернул руку, корень все еще неясно мерцал тускло-зеленым, но искры из надлома уже не струились. Земля не тряслась, и остров, кажется, рушиться в Бездну тоже не собирался.

Рей спрятал трофей в карман, а выходя из пещер, оглянулся и бросил:

– Спасибо тебе, доброе Древо.

Как будто оно могло его услышать. Как будто оно – смешно подумать! – способно было мыслить.

С резервуаром для биораствора Рей еще ни разу не экспериментировал – он собирался отливать физическое тело только для отлаженной программы. Но голограмме, которую он использовал как временный вариант тела, от корня Древа было бы ни жарко ни холодно. Поэтому Рей растер корешок в пыль и добавил его в биораствор в надежде, что физическая оболочка, созданная с такой примесью, повлияет и на загруженную в нее программу. Но для создания тела требовалось время, а процентная шкала на крышке резервуара двигалась медленно. Рей был вынужден поминутно выскакивать наружу, дабы убедиться, что вокруг никого.

Опасаясь отца, он чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, но понимал, что нигде, кроме домашнего острова, свои эксперименты проводить все равно не смог бы. Здесь Рея надежно укрывал защитный экран, а перенеси он свои арканитовые установки куда-нибудь на далекий необитаемый остров – как защитить их от чужих глаз?

Время от времени он поглядывал на технические голограммы со схемами. Понемногу формировался скелет, наращивались мышцы, нервы, кровеносная система. Бежал текст отчета. И строка состояния: двадцать девять процентов, тридцать, тридцать один…

Светило еще не ушло под остров, когда, выскочив в очередной раз из ангара, Рей обнаружил, что флажок на причальной башне за рощей взметнулся в воздух. Отец прилетел. Он никогда не возвращался так рано, и если вернулся, то не просто так. В лучшем случае хотел в порядке исключения поужинать вместе с сыном. В худшем – обсудить его поведение.

Вряд ли он мог узнать про Древо – никаких систем слежения у побережья не было и быть не могло. Но то, что отец не подозревал о Древе, вовсе не значило, что в поисках Рея он не мог заглянуть в старый ангар. А показывать очередную Ицу, неподготовленную, непротестированную, Рей не хотел: не увидев ее во всей красе, не разобрав, какой в ней потенциал, отец прикажет уничтожить и Ицу, и сам ангар со всеми установками сына. Ставить формирование тела на паузу тоже было бессмысленно: содержимое резервуара было прекрасно видно через стеклянную крышку, и трудно было не понять, что здесь происходит. Вот потому-то Рей и заторопился.

Шкала уже показывала тридцать пять процентов, когда Рей понял, что не подумал о внешности. Он столько мучился над сознанием будущей Ицы, что совершенно упустил из виду такие мелочи, как лицо или особенности фигуры. Он вообще не представлял ее физическую оболочку, не думал, должна ли это быть она, – его занимало только содержимое ее головы. Так что для фигуры он задал стандартные параметры из настроек резервуара, а для лица открыл базы из Наблюдательных лабораторий.

Наночастицы позволяли узнать о низших немало, и в базах лабораторий фиксировалась подробная хроника жизни на каждом отчужденном острове, включая не только имена, генеалогические древа и род занятий населения, но и их снимки. Сами наночастицы, конечно, были передатчиками неустойчивыми: ирризий, из которого они состояли, был нестабилен и сигнал подавал хаотично, но хватало и этого. По сути, вся деятельность Наблюдательных лабораторий держалась именно на этом неуправляемом, загадочном веществе, свойства которого каариты до конца не определили до сих пор. Бездна была полна частиц ирризия, которые плавали в пространстве, но только при их взаимодействии с юсмием удавалось преобразовать их излучение в аудиовизуальный сигнал – так и появились когда-то Наблюдательные лаборатории.

Кто угодно базы открыть бы не смог, но у Рея были отцовские ключи – он уже давно скопировал их себе, аккуратно вскрыв домашнюю арканитовую систему. Хвастаться такими навыками перед отцом он, конечно, не стал бы, но, когда отец укорял его в безделье, Рей про себя невольно вздыхал. Взломом арканитовых систем можно было неплохо зарабатывать на черном рынке. Но разве станет это делать сын магнума, сам будущий магнум?

Зато теперь было из чего наскоро выбрать лицо: Рей просто пробежался по файлам и, зацепившись за какие-то цифры со звездочкой, нажал на них. Что это за звездочка, он не задумался, а когда система выдала сообщение об ошибке и запрос на ее устранение, Рей нажал на согласие не глядя. Если ошибку можно исправить, то в чем проблема?..

Резервуар, правда, почему-то вспыхнул зеленым, но тут же потух, и Рей решил, что это порошок из корня Древа входит в реакцию с биораствором. Наверное, это нормально. Узнать наверняка он все равно не мог.

Только сейчас Рей заметил, как сильно трясутся у него руки. Долгие ночи он корпел над упрямой программой искусственного интеллекта для Ицы, доделывал ее и переделывал, переписывал код с чистого листа и редактировал его снова и снова. Он ломал голову, изобретая вопросы для экзаменовки – все более сложные, так, чтобы и самому на них ответить было непросто. И все это был промах за промахом, месяцы провалов, один за другим. А теперь… теперь-то уж получится?

Некстати он вспомнил, что не поменял бусины в амулетах, на шкурах плясали все те же голубоватые отблески, которые видела еще девяносто третья Ица. Неудачная Ица, как и все предыдущие. Следовало вдеть хотя бы еще одну бусину, привязать какое-нибудь перо, но у Рея с собой ничего не было, а времени оставалось в обрез.

Откинув расшнурованный полог, он снова выглянул наружу. Роща отливала оранжевым, будто подсвеченный кусочек янтаря. Вдалеке, над скалами, собирались тучи.

Рей скользнул внутрь: шкала показывала девяносто шесть процентов. Снова наружу. День выдался прохладный; свежий воздух остужал голову. Опять внутрь. Все еще девяносто шесть. Наружу. Флажок над причальной башней трепетал на ветру, но поле перед ангаром стояло тихое, а на дорожке, ведущей через рощу, никто так и не показался. И почему Рей решил, что отец непременно придет сюда? Может, он вернулся по своим делам и ему вовсе не до сына и его затей. Или он молчаливо ждет его на ужин, за которым снова будет обсуждать его будущее?