а затем – крен и начало падения. Скорее всего, он понял сразу, что ничего не сможет изменить.

– Когда дальний пост сообщил, что самолет не пролетел, мы вышли, посмотрели, доложились, – сообщила репортеру пожилой работник аэродрома. – Было очень-очень страшно.

– Вы можете пояснить ваши слова? – попросил тот.

– Было такое высокое пламя, – женщина нервно улыбнулась уголками губ. – Я не верила собственным глазам. Девять лет служу здесь. Никогда такого не было. Нефедов, который командовал экипажем, был очень опытным пилотом.

Суворин вспомнил, что год назад, когда отмечали юбилей Нефедова, она была в числе приглашенных. Было заметно, что и женщина узнала Суворина. Бросив на него долгий взгляд, она повернулась к стоявшим рядом сотрудникам и что-то им сообщила. В ответ те с горестным видом закивали головой.

Заместитель начальника ГО и ЧС на все вопросы репортера только разводил руками:

– После семидесяти тонн выгоревшего керосина – вы сами видите.

– Как такое могло произойти с опытным пилотом, налетавшим тридцать тысяч часов? – спросил Панкрат вертевшегося тут же работника из следственного отдела прокуратуры. – Тридцать тысяч часов – это, если не считать долгого пути к креслу командира, сотни часов упорных тренировок в закрытых тренажерах, постоянное теоретическое и практическое изучение непредвиденных опасных ситуаций, которые могут возникнуть в воздухе. Если у кого-то и была самая быстрая и точная реакция, то это у Нефедова, – заключил он и почувствовал, глядя на окружающих, что только что фактически произнес эпитафию.

– Выяснением причин мы и занимаемся, – кратко ответил работник прокуратуры, делая какие-то пометки у себя в блокноте. К этому времени он уже допросил несколько сотрудников аэропорта, которые теперь стояли поодаль, то и дело с сочувствием поглядывая на Суворина.

– Неполадки в двигателях или ошибка пилотов? – с иронией спросил Панкрат. – Но я знаю, что самолет был тщательно проверен перед вылетом. А Нефедов, говорю вам, пилот очень опытный.

– Никакой опыт не может исключить так называемый человеческий фактор, – возразил коренастый лысеющий мужчина лет пятидесяти пяти, весьма настороженного вида.

Панкрат вспомнил, что видел его однажды с Нефедовым. Это был некто Стрельцов – из руководства Чкаловского.

– Практика показывает, что ошибку может допустить пилот любого уровня, – сообщил ему Стрельцов, явно полагая, что перед ним сотрудник из съемочной группы.

– Вы хотите сказать, что можно было что-то сделать с пикирующим с сорока метров самолетом?! – задал Панкрат риторический вопрос. – Включить радарный SOS или выпустить шасси, которое бы позволило ему еще круче спикировать? – Панкрат представил стремительно раскручивающийся альтиметр на приборной доске: сорок, тридцать девять… двадцать девять.

– Скорее всего, тяга руля высоты в этот момент уже бездействовала и самолет не подчинялся управлению, – в голосе Суворина звучали боль и недоумение.

Он представил Нефедова, который, глядя на вариометр, с силой тянул на себя штурвал, пытаясь поднять нос самолета, и заявил:

– Самолет не отвечал требованиям, обеспечивающим необходимые условия для полета! Вот в чем причина.

– А вы, простите, кто такой? – Стрельцов с подозрением посмотрел на бледное, осунувшееся лицо Суворина.

По тому, как Панкрат двигался и разговаривал, было видно, что он находится в состоянии стресса.

– Вы – репортер?! – не получив ответа на первый вопрос, уточнил Стрельцов.

Его угрожающе-небрежный тон был маской, скрывающей страх и панику.

– Нет, – ответил Панкрат.

– Я здесь не для того, чтобы вступать в разговоры с посторонними людьми, – сообщил ему Стрельцов. – Покиньте, пожалуйста, территорию аэропорта. Вы не имеете права тут находиться.

Он достал из кармана пачку сигарет. Выбил щелчком одну из них, нервно сунул ее в рот и защелкал зажигалкой.

– Я не посторонний. Я – друг Нефедова, – ответил Суворин, глядя ему в глаза, и с горечью добавил: – А что бы было, если бы самолет рухнул на один из дачных поселков?

При этом он посмотрел на чиновника таким взглядом, что тот, вынув сигарету и открыв было рот явно для какого-то очень категоричного высказывания, вдруг передумал говорить.

На этом с «телевизионным интервью» было покончено. Но Суворин не успокоился.

Минут через сорок он узнал, что на месте крушения было обнаружено много грузов. Помимо официально заявленных стройматериалов и косметики, были и книги, текстиль, бытовая техника, посуда и другие бытовые товары. Помимо этой информации, Панкрату удалось раздобыть еще номер телефона человека, имеющего прямое отношение к этим грузам. Это был коммерсант средней руки, некто Цирюльников. Ответив на звонок, тот внимательно выслушал Суворина, заявив, что в данной ситуации он тоже пострадавшая сторона, но от предлагаемой встречи отказался.

Стало ясно: самолет был перегружен, и, скорее всего, Нефедов об этом не знал.

– Вот и все, Дим, – пробормотал Суворин. – Сделали из тебя дрова для жертвенного костра царицы алчности. Но я разберусь, обещаю.

Этот вечер он провел со Светланой. Они практически не разговаривали. Просто сидели молча на диване в гостиной перед включенным телевизором. Ничего нового, кроме того, что разбившийся Ил принадлежал авиакомпании «Русь», в новостях Суворин не узнал, да и не мог узнать. В нескольких кадрах он увидел себя, снятого крупным планом.

– Как такое могло произойти с опытным пилотом? – спрашивал он стоявшего возле него работника из следственного отдела прокуратуры. – Тридцать тысяч часов, сотни часов упорных тренировок в закрытых тренажерах, постоянное теоретическое и практическое изучение непредвиденных опасных ситуаций, которые могут возникнуть в воздухе. Если у кого-то и была самая быстрая и точная реакция, так это у Нефедова.

На что работник прокуратуры кратко ответил:

– Выяснением причин мы и занимаемся.

Ближе к ночи Панкрат приготовил ужин и заставил Светлану проглотить немного омлета и выпить чашку кофе. Потом уложил на диване и долго, как ребенка, гладил по голове.

– Поспи, пожалуйста, – уговаривал он. – А мы с Сувориным тут с Димой побудем.

Говорил он так, потому что Светлана уверяла его, что сорок дней Дмитрий все время будет находиться здесь, в доме. Кроме этого, она практически ничего не говорила. И если и произнесла еще несколько фраз за весь день, то обращены они были только к мужу.

Панкрата сначала сильно беспокоило ее состояние. И он как мог отвлекал женщину от мысли, что покойный Дмитрий находится рядом с ними. Но вдруг заметил,