Не стала спорить — ну, что ее-то папочка глупостей не наделает.

— Когда он должен позвонить?

Тоня пожала плечами:

— Вечером.

Я посмотрел на часы: четверть шестого. Я хотел сказать что-нибудь банальное, типа, что время еще есть, когда в гарнитуре раздался голос Шанкара:

— Пол.

— Да, я слушаю.

— Похоже, за мной хвост.

— Они нас слышат?

— Нет, просто за нами едет машина.

— Ты сообщил на базу?

— Да, Радж не в восторге. Я сейчас уведу хвост подальше и попробую от него оторваться. — Пауза. — Что? Сейчас, Пол, минутку. — Еще пауза. — Пол, Радж просит вас пока с нами не связываться — пока ситуация не прояснится. Мы сами на вас выйдем, не отключайте гарнитуру.

Этого только не хватало!

— Но теперь-то неприятности? — спросила Тоня, не перестававшая наблюдать за мной.

— Неприятности, — вздохнул я, — это живая ткань бытия. А что, у меня это написано на лице?

— Нет. У вас лицо игрока в покер — по нему ничего нельзя определить. Что плохой признак — это может означать, что у нас сплошная череда неприятностей, только вы не хотите это показать.

Она сказала «у нас». Это хорошо.

— Хотя, — продолжала Тоня. — Хотя, возможно, у вас другого лица и не бывает при вашей-то профессии. Вы как выражаете тревогу? Или радость? Или грусть?

Я посмотрел на нее. Как, действительно, я это делаю?

— Не знаю, — честно сказал я.

— Но ваши близкие — у вас же есть близкие? Они как-то об этом догадываются?

— Хм. Не знаю, не задумывался. Да и зеркало с собой я не ношу, чтобы смотреться в него при возникновении каждой новой эмоции. А что, у меня лицо как маска?

— Нет, я же сказала: у вас лицо игрока в покер. Когда вы в покер не играете, вы, я допускаю, можете быть совсем другим.

У меня есть в Нью-Йорке несколько знакомых из мира большого бизнеса, у которых и вправду лица нет. Есть набор масок: для деловых встреч, для корпоративных приемов, для игры в гольф, для повседневного ношения. Что, я тоже становлюсь таким?

Но Тоня уже спохватилась:

— Простите меня. Я часто лезу не в свои дела. А сейчас…

А сейчас от того, насколько правильно она понимала меня и мою мотивацию, зависело очень многое.

— Хорошо, — сказал я. — Давайте я тоже полезу в дела, которые у нас стали общими. Вот вы сообщите отцу новый телефон Осборна, который предназначен только для связи с ним. Вы потом дадите его и мне?

— Вы весь наш разговор слышали?

Она показала взглядом на гарнитуру у меня в ухе. Я кивнул. Тоня подняла бровь, задумалась.

— Вы же сами слышали, что этот телефон предназначен только для связи Лесли и папы, — сказала она.

— Но это позволило бы мне вмешаться в критический момент. Как это уже раз было.

Тоня еще подумала. Потом потянулась к сумочке, стоявшей рядом с креслом, покопалась в ней и вытащила листок бумаги для заметок.

— Вот он.

— Спасибо.

Я вбил его в айфон. Как некстати Шанкар выпал из операции!

— А вы собираетесь воспользоваться той квартирой?

— Которую снял Лесли?

— Да.

— Я вряд ли. А папа не знаю. Вы хотите и ее адрес тоже?

— Если мы друг другу доверяем.

— А зачем вам?

— Например, чтобы узнать, не снял ли тот же человек квартиру в доме напротив. Чтобы наблюдать за ней.

Тоня о такой возможности не подумала. Думает сейчас.

— Хотя, должен признать, на ту встречу на кладбище Осборн шел один, — честно сказал я. — Даже его сотрудники не знали.

Тоня подняла брови, покачала головой и вздохнула. Похоже, она впервые вплотную столкнулась с миром своего отца.

— Вы и его слушали?

— Я к тому, что мы никогда не знаем, у кого мы на стеклышке под микроскопом, — ушел от прямого ответа я. — Так что всегда неплохо иметь запасные варианты.

Тоня снова вздохнула. Это был ее час принятия трудных решений.

— Вам этот адрес действительно нужен? Вдруг папа захочет воспользоваться той квартирой? Он не станет этого делать, если будет знать, что вы знаете.

— Тогда не надо. Скажем, что теперь я вас испытывал.

Тоня что-то хотела сказать, уже открыла рот, но не стала.

12

Телефон зазвонил в самом начале седьмого. Странно в наши дни слышать обычный телефонный звонок. Хотя некоторые уставшие от гаджетов люди закачивают такой и в свой мобильный.

Тоня так рванулась к письменному столу, что поскользнулась на начищенном паркете.

— Да, — сказала она по-английски, но тут же перешла на русский. — Да, все в порядке. А у тебя как? — Пауза. — Хорошо, я поняла. — Пауза. Посмотрела на часы. — Успею, конечно. Целую, будь осторожен.

Она посмотрела на меня. Вот у кого на лице доминирующая эмоция сразу проступает.

— Сюда не приедет?

Она покачала головой.

— Где встречаетесь? Хотя это не важно. Хотите, я вас подстрахую?

— Не знаю. — Она снова посмотрела на часы. — Надо подумать.

— Вы же скажете отцу про встречу с Питером и его отцом?

— А теперь как иначе? Раз скажу про телефон и квартиру.

— А про меня?

— Не знаю.

И я не знал, как лучше. Если Мохов, по признанию собственной любящей дочери, был неспособен трезво анализировать ситуацию…

— А что бы вы ему сказали?

Это Тоня спросила.

— Две очень важные вещи. Чтобы он не делал резких движений — ничего такого, чтобы помешало ему вернуться достаточно скоро в Москву, к старой жизни. Чтобы он просто затаился на какое-то время в надежном месте. В той квартире, которую снял Осборн, на худой конец. Но это на самый худой конец. Вашему отцу в любом случае в Москве предстоят неприятные долгие разговоры, проверка на полиграфе и так далее, а любой контакт с Осборном это осложнит. Хотя, повторяю, для Влада сейчас главное, конечно же, просто не попасться тем ребятам с кладбища.

— А второе?

— А второе — тем человеком, которому ваш отец наступил на хвост, в Москве уже занимаются. Чем больше Влад мне про него скажет, тем скорее все закончится. Мне нужно не только его имя — его у нас, вероятно, уже вычислили, хотя и имя поможет. Нужны улики — то, из-за чего Влад так срочно сорвался из Москвы.

— Получается, я должна буду сказать ему про вас, — заключила Тоня.