Я резко сажусь и сталкиваю с себя Мора. Он неохотно отодвигается. Я облизываю губы, чувствую во рту его вкус.

Остатки окутывавшего меня дурмана полностью рассеялись, оставив по себе неприятный холодок. Я целовалась с Мором – и была готова зайти дальше.

Я качаю головой.

– Нет, это не любовь.

Вид у него… разочарованный. Кажется.

Но я не могу понять, что чувствую я сама. Идиотское сочетание: что-то между желанием и глубокой уверенностью, что это неправильно. Очень, очень неправильно.

– Тогда что это?

– Похоть, – отвечаю я коротко.

Не могу уснуть. Невозможно спать в этом лесу, где дождь со снегом сыплет на палатку. У холода есть когти, и я чувствую, как они все сильнее царапают кожу, пробравшись под все одеяла и все слои одежды.

Я лежу на импровизированной замене кровати, дрожу всем телом и чувствую себя глубоко несчастной.

Уж я заставлю тебя страдать. Я ясно слышу эти слова Мора. Мора, который ушел в ночь несколько часов назад и до сих пор не вернулся. Мора, которому не понравилось то, что я сказала, то ли потому, что похоть не столь благородна, как любовь, то ли потому, что для него вообще проблема чувствовать хоть что-то.

Уже несколько часов, как он ушел… наверное, просто пережидает там, где я не мозолю ему глаза, и замышляет для меня какую-нибудь новую жестокую кару, которая поможет вернуть все на исходные позиции.

Думаю, для нас обоих было бы лучше, чтобы все стало, как раньше. Но не представляю, каким образом это можно сделать. Невозможно отменить поцелуй или взгляд. Нам обоим сейчас очень скверно.

Мор возвращается ближе к вечеру, а дождь и не думает стихать. Слышно, как под ботинками хрустят сосновые иголки. Он не делает тайны из своего появления.

Спустя мгновение полог палатки откидывается, и Мор заполняет собой все ее тесное пространство. Несколько долгих секунд он не двигается.

Наконец, всадник встает на колени и поворачивается ко мне. Он с трудом стягивает с себя доспехи, во второй раз за сегодняшний день снимает корону. А потом вытягивается рядом со мной.

– А я думала, ты не спишь, – невпопад замечаю я. Мой голос разрывает напряженную тишину.

Ответа долго нет. Потом Мор заговаривает.

– Я не нуждаюсь во сне, но могу спать.

Всадник придвигается ко мне и после минутной нерешительности обнимает и подтягивает меня ближе.

Закрыв глаза, я разрываюсь между удовольствием от его прикосновений и пониманием, что не должна его испытывать. Меня бьет озноб, сильная дрожь, как при высокой температуре.

– Ты холодная, – удивленно замечает Мор.

Я не просто замерзла, я сейчас не человек, а настоящее эскимо на палочке.

– Все в порядке.

Он еще сильнее притягивает меня к себе и даже закидывает на меня одну ногу. Ублюдок, вот ублюдок чертов. У меня даже не остается сил протестовать, потому что Мор согревает меня своим телом, и за это я ему чертовски благодарна.

А еще тебе нравится к нему прижиматься…

– Постарайся уснуть, – говорит он своим бархатным голосом. – Завтра мы уйдем на рассвете.

Потрясающе.

Что за гадство – вставать затемно, в такой-то холод.

Когда все кончится, уеду в Мексику и буду спать, сколько захочу.

Прижавшись к печке в облике человека, известной также под именем Мор, я мало-помалу отогреваюсь. Глаза слипаются.

Я уже почти сплю, когда слышу шепот Мора: «То, что я чувствую – не похоть, милая Сара. И надеюсь, что тебя это пугает не меньше, чем меня».

Но это, наверное, мне просто снится.

Я просыпаюсь медленно, неохотно, окутанная блаженным теплом. Потянувшись, я выгибаюсь так, что хрустит позвоночник. Обнимающая меня рука крепче обхватывает талию, вторая рука гладит меня по спине.

Разом проснувшись, я упираюсь взглядом в пару синих глаз.

Я напрягаюсь так, что тело едва не сводит судорогой. Лицо Мора в какой-то паре дюймов от моего, а сам он лежит, прижавшись ко мне. Он еще сонный, волосы всклокочены. Он так хорош, что у меня щемит сердце.

В отличие от меня всадник не выглядит удивленным от того, что мы спали так близко. Он всматривается в меня, взгляд одновременно настороженный и восхищенный. Потом медленно ослабляет объятия.

Сначала поцелуи, потом объятия, а теперь уже и спим вместе.

Не слишком ли быстро развиваются события, Берн?

Строго говоря, это не первый раз, когда мы спим рядом. Такое было уже однажды, когда я сильно переохладилась.

Немного ободренная этой мыслью, я отталкиваю его и провожу рукой по своим волосам. На Мора я не смотрю, хочу сначала взять себя в руки – но вот черт, все равно чувствую спиной его присутствие.

Надо выбраться из этой палатки.

Натянув башмаки, я выскальзываю из тесной конуры, так и не взглянув на всадника.

Оказывается, солнце уже высоко.

А говорил, что выйдем на рассвете…

За моей спиной хлопает полог, и выходит Мор. Его рот сурово сжат, а в глазах печаль. Кто бы мог подумать, что это чудище, Всадник Апокалипсиса, оказывается, склонен к меланхолии.

Он подбирает латы и принимается их надевать, отвернувшись от меня туда, где ждет Джули.

– Идем, Сара, – зовет он, оглянувшись. – Мы слишком задержались с отъездом.

Взлянув на палатку, я понимаю, что Мор не собирается брать с собой ничего из распакованных нами припасов. Поэтому торопливо хватаю те несколько вещей, с которыми не хочу расставаться, и иду за ним.

Мор, не глядя на меня, закидывает на плечо лук и колчан. Не смотрит, пока я прячу свои пожитки, взятые из палатки. И даже когда подсаживает меня на Джули.

Он демонстративно игнорирует меня, так же, как я проигнорировала его, выскочив из палатки. Я получаю удар своим же оружием, и это меня бесит. Взгляд – это поддержка, общение. То, что он не смотрит в мою сторону, приводит лишь к одному: мне хочется встретиться с ним взглядом.

– Ты уверен, что палатку не надо брать с собой? – спрашиваю я, в последний раз глядя на нее. Она кажется такой маленькой и одинокой у потухшего костра. Как знать, не окажемся ли мы снова в безлюдном месте, когда остановимся вечером на ночлег.

Мор тоже угрюмо смотрит в сторону нашего лагеря.

– Она нам больше не потребуется. К вечеру мы найдем дом, где проведем ночь – или не будем спать вовсе.

Причинить боль можно разными способами. На сей раз для этого мне не потребовалось стрелять во всадника или поджигать его. Всего-то и нужно было – вести себя так, словно последняя ночь была ошибкой.