Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, джентльмены, – ответил путешественник, – я ценю вашу любезность, но по возвращении меня внезапно втянули в полемику, и у меня не было времени ни вздохнуть, ни поесть. Мне кажется, вы не должны ожидать от меня, что я буду вдаваться в подробности прямо сейчас. В настоящее время я принял окончательное решение отменить разом мои лекционные контракты так быстро, как я смогу… я хочу вести себя рассудительно и быть честным и постараюсь подготовить настолько полные данные, насколько это возможно (Цит. по: {12}).
Председатель комитета Савиль высказал мнение, что лучшими данными стали бы дневник Кука, неопубликованные фотографии и негативы снимков, вошедших в книгу.
Накануне, 16 октября, в New York Times был напечатан диалог путешественника с журналистами. Его спросили, делал ли он записи на Аляске. Ответ был утвердительный, но Кук посетовал, что не знает, где они находятся.
– Вы не думаете, что демонстрация вашего собственного дневника о восхождении была бы достаточной для опровержения обвинений? – спросили Кука.
– Нет, я так не думаю, – ответил он. – Это делает книга, поскольку она содержит все записи. Книга, по существу, воспроизводит дневник, и рассказ лучше решает задачу, чем дневник, и вмещает в себя больше, чем дневник.
– Доктор, неужели вы действительно полагаете, что дневник, будучи исходным документом о путешествии, не является лучшим доказательством, чем напечатанная книга?
– Нет, я так не считаю.
Хорошо гордо сказать: читайте книгу – там все написано, но кажется, что это не лучший ход. С книгой «К вершине континента» работать непросто. Информация изложена художественным языком. К тому же географические подробности в ту пору не с чем было сравнить. Никаких описаний Мак-Кинли, никаких карт местности не существовало! Дневник был бы намного лучше. В нем все лаконично и последовательно: время дня, температура, атмосферное давление, футы высоты и мили расстояния, данные о рационах, снаряжении и самочувствии. Дневник Кука мог бы произвести во время полемики благоприятное впечатление и на ученых, и на публику. Либо доктор Кук в самом деле считал, что первоисточник потерял ценность, либо, что более вероятно, путешественник не знал, где находятся его записи.
Дневник не был обнародован и не обсуждался при жизни Кука. Лишь в 1956 году дочь исследователя Хелен Кук-Веттер нашла записи среди личных вещей отца в доме его умершей сестры Лиллиан Кук-Мерфи.
Если от богатого и могучего Арктического клуба Пири могли исходить любые трудоемкие и недешевые гнусности: подлог, подкуп, лжесвидетельство, то от одиночки Кука трудно было ожидать каких-либо сложных или растянутых по времени интриг. У него на это не было ни времени, ни средств (не говоря о моральной стороне дела). Нельзя заподозрить, что дневник Кука был придуман и создан, чтобы прикрыть неправду. (Если бы это было так, то Кук при жизни извлек бы путевые странички на божий свет, чтобы показывать их для своей пользы.)
Автор книги считает дневник Кука первичным документом. Забегая вперед, отметим, что на 52‑й странице дневника хорошо видны наброски гор, которые можно было сделать, только находясь на Восточном хребте к юго-востоку от Мак-Кинли (подробнее см. главу 23). На рисунках Кука сегодня можно превосходно идентифицировать существующие пики. До 1906 года, так сказать, до эпохи Кука, на Восточный хребет люди не поднимались, поэтому у кого-либо «срисовать» эти пики Кук не мог. Таким образом, доказано, что доктор Кук поднялся на Восточный хребет. Из показаний же Баррилла следует, что альпинисты до Восточного хребта не дошли. Крошечные рисунки в дневнике Кука убеждают, что Баррилл, положа руку на Евангелие, сказал неправду.
Но об исключительном значении своего крошечного рисунка сам Кук не знал, и если бы даже он нашел дневник и показал его своим коллегам, то на этот чертежик внимания никто бы не обратил, хотя, повторим снова, появление дневника произвело бы на всех хорошее впечатление.
Своим коллегам по Клубу исследователей доктор Кук пообещал через месяц явиться на заседание комитета с необходимыми материалами.
Пири был в бешенстве. Он не понимал, почему сдвоенный удар (показания эскимосов[56] и клятва Баррилла) не свалил Кука. 19 октября он послал Бриджмену разъяренное письмо:
Беспринципный авантюрист, позорящий имя «Американец», намеренно оскорбил королевскую семью дружественной страны[57] и выказал неисправимое неуважение и презрение ко всему ее народу, затем при поддержке, помощи и содействии профессионального картежника[58] и желтой прессы он стал причиной того, что эта страна сделала из себя истеричного шута, и в заключение он обдуманно и намеренно украл тысячи долларов с помощью такого злостного трюка, какой никогда еще не использовался ни фальшивомонетчиком, ни знатоком мошеннического ремесла[59] (Цит. по: {12}).
По американским стандартам доктор Кук должен был красиво держать удар, демонстрируя уверенность в своих силах. На опубликованную клевету Баррилла он прореагировал соответствующим образом – заявил, что намерен снарядить и профинансировать новое восхождение на Мак-Кинли, участники которого найдут на вершине его записку и вернут ее в цивилизованный мир. Возглавить экспедицию он попросил Энтони Фиала и Паркера. Оба отказались: Фиала не имел достаточного опыта, Паркер высказался в том смысле, что его согласие будет истолковано как поддержка Кука. Тем не менее экспедицию назначили на весну 1910 года. Предводителем стал профессор зоологии и путешественник Льюис Дайч, принявший предложение доктора Кука с энтузиазмом.
Главным оплотом нашего героя оставалась истина. Его совесть была спокойна, а вера в себя непоколебима. Но верно и то, что сама по себе правда не способна к защите, кольчуги и забрала из нее не выкуешь. Слишком много обещаний пришлось дать доктору Куку: подготовить отчет о походе на Северный полюс для университета в Копенгагене, послать корабль за своими полевыми записями, оставленными, к несчастью, в Северной Гренландии в эскимосском поселке Эта, отчитаться в Клубе исследователей, отправить экспедицию на Мак-Кинли. Даже если бы существовал Клуб Кука, подобный Арктическому клубу Пири, выполнить все эти намерения было бы невозможно. Искушенные политики искусно загоняли доктора в угол, и сам он делал то же самое. Думаю, что в душе человека, не слишком готового к борьбе, зарождалась паника.