— Кто надоумил вас пуститься на эту авантюру? — спросил Гуров, записав в протокол формальные данные. — Или покушение на сотрудника полиции — ваша собственная инициатива?

— Это вы у дурака того спросите, кто надоумил, — раздраженно ответила Валя. — По всякому свистку готов бежать куда глаза глядят. Исполнительный.

— В самом деле? А ты, значит, стойкая? Тебя на нехорошее дело уговорить просто нереально?

— Что уж там реально, что нереально, это вам, конечно, лучше знать, гражданин начальник, — вновь продемонстрировав уже знакомый полковнику хищный прищур, ответила Валя. — Только «мокрого» за мной нету. И дурака этого отговаривала. Мало ему было, что этот его «папа», можно сказать, за жабры его держал с нар… — Тут она осеклась и тревожно взглянула на Гурова.

Но тот лишь внимательно смотрел ей в лицо и, не перебивая, слушал. Трогательный образ романтичной девушки в розовом платье канул в небытие, и Валя предстала перед ним в своем истинном обличье. Резкие манеры и характерные словечки ясно показывали, к каким слоям общества она принадлежит. А универсальное словосочетание «гражданин начальник» давало повод думать, что этот «привод» для Вали — далеко не первый.

— В общем, он и без того Глеба, можно сказать, с потрохами купил, — успокоившись, продолжила она. — А тут еще и на крови захотел повязать. Он же мент у меня, Глебушка-то, — усмехнулась Валя. — Раньше в участковых ходил, тогда и познакомились с ним. В результате чрезвычайного происшествия, так сказать. А теперь поспокойнее работа, за столом больше сидит в отделе. Но по старой памяти и «чрезвычайным» иногда может заняться. Так и в этот раз. Я попыталась было отговорить, да куда там. Наши мужские дела, ты, баба, не лезь. Вот и сиди теперь. Делай свои «дела».

— Что за «папа»? — спросил Гуров.

— Не знаю. Он по имени не называл. Говорил только, что у него кто-то из больших начальников в покровителях ходит. Он, типа, с ним делится, а тот его, дескать, за это прикрывает.

— Чем делится?

Поняв, что проговорилась, Валя снова испуганно взглянула на полковника и какое-то время молчала.

— Чем делится? — настойчивее повто-рил он.

— Не знаю.

— Послушай, Валентина. Ты, кажется, не совсем понимаешь, что происходит. Думаешь, что все, что случилось там, на берегу, — это нечто вроде первоапрельской шутки?

— Да нет, я не думаю…

— Думаешь, что мы сейчас с тобой тут потрындим всласть, да и по домам разойдемся? Только должен тебя разочаровать. Покушение на убийство — серьезная уголовная статья, и сроки по ней не намного меньше, чем по сто пятой. А у тебя еще и отягчающие обстоятельства, поскольку покушалась ты на жизнь полицейского.

— Покушение не убийство, — угрюмо пробурчала себе под нос Валя.

— А, вот оно что. Ты, кажется, полагаешь, что суд учтет, что это — твое первое серьезное преступление? Примет во внимание, что за тобой «мокрого нету»? Хорошо бы. Только в действительности это ведь не совсем так. А? Что смотришь? Самой не верится? А ты припомни.

Но Валя, по-видимому, совершенно искренне считала, что припоминать ей нечего. Округлив глаза, она в неподдельном изумлении уставилась на полковника, явно не понимая, к чему он клонит.

— Припомни, что произошло недели три назад. Как ты в магазине свои продукты по чужим корзинам раскладывала. Или ты и это делала только для того, чтобы невинно пошутить? Тогда должен тебя поздравить. Шутки твои меткостью с любой пулей поспорят. Что ни острота, то труп. Отраву в аджику сама подмешивала? Или Глеб постарался? Там ведь в потерпевших тоже сотрудник органов. Да и не из последних. Прямо какая-то тенденция намечается, согласись. И за что это вы с Глебом так полицейских не любите? Тем более если сам он у тебя, как ты говоришь, «ментяра».

— …я не… это не я, — забормотала Валя, бессмысленно уставившись в пространство. — Я ничего не подмешивала. Меня просто попросили. Я…

— Послушай, Валя, — снова очень спокойно и даже с сочувствием заговорил Гуров. — Положение, в котором ты сейчас оказалась, — очень сложное. Фактически тебя подставили, использовали для своих целей. Кто-то добился того, что ему было нужно, устранил мешавших ему людей. А всю грязную работу сделала ты, возможно, даже об этом не подозревая. Я готов верить, что тебе дали вполне безобидное объяснение, для чего ты должна подсунуть соус в чужую корзинку. Готов верить, что сама ты представления не имела о том, что там, в этой банке. Но с точки зрения закона убийца — ты. Ты положила в корзинку той женщины свою банку с соусом, а обратно к себе, посмеявшись этому недоразумению, переложила точно такую же из ее корзины. Именно ты произвела подмену, в результате которой скончался человек, этого соуса отведавший. В супермаркетах, если тебе известно, стоят камеры видеонаблюдения, так что доказать все это будет совсем несложно. Доказать обвинение в умышленном убийстве. Вдумайся в эти слова. А теперь к этому обвинению прибавится еще обвинение в покушении на убийство. Причем и тут предполагаемая жертва — полицейский. Ты уверена, что главная цель твоей жизни — провести лучшие годы за решеткой?

Валя сидела как в воду опущенная.

— Но что… что же мне делать? — Воинственный дух окончательно покинул девушку. Исчезло даже раздражение. Теперь во взгляде ее отражалась лишь растерянность и испуг.

— Нужно рассказать все как было. Только так нам всем удастся в этом разобраться. Ты сама видишь, сколько здесь всего напутано. Если запутывать и дальше, это приведет лишь к еще большему числу невинно пострадавших. Ведь по-настоящему виновны здесь всего два-три человека. Заказчики. Те самые покровители из больших начальников, про которых говорил твой Глеб. Они и без того чувствуют себя неплохо, обделывая за чужой счет свои дела. Так какой смысл тебе продолжать покрывать их, взваливая на себя еще и чужие преступления?

По выражению лица Вали Гуров видел, что его стрела попала точно в цель. Проникновенная речь явно убедила ее, и теперь он не сомневался, что на все свои вопросы получит четкий и правдивый ответ.

— Так кто же такой этот «папа», о котором говорил тебе Глеб?

— Не знаю, — вопреки всем ожиданиям, снова заявила Валя. — Я же сказала, он почти ничего не говорил. Только то, что «папа» в ментовке — большой начальник.

— Что, так за все время ни разу и не назвал по имени? Или по отчеству хотя бы. Знаешь, как иногда знакомых зовут, — Иваныч, Петрович. И так не называл?

— Нет. И по отчеству тоже. Только один раз слышала, как он с дружбанами в разговоре какого-то Макса упомянул. Как раз они перетирали обо всех этих делах. Глеб и сказал. Только не знаю, точно ли это «папу» так зовут или про другого кого он говорил. Врать не буду.

Но Гуров сразу понял, что речь шла именно о «папе», а не о ком-то другом. Для того, чтобы убедиться в этом, ему вполне достаточно было имени.

Максим Олегович, именно так звали Крапивина, зама и лучшего друга главного организатора тайного «ордена» ярых борцов с коррупцией Андросова. И показания Вали были прямой нитью, связывающей его со смертью Тимашова.