– Ханна в данный момент ложится на лечение, некоторое время я буду находиться с ребенком. Я представитель опеки и попечительства. – Девушка протягивает руку, чтобы познакомиться, я же торможу панику, поднимающуюся в моей душе. – Чарли Хеклин.

Бригитта снова обнимает меня за ногу и комкает ткань на брюках. Глажу ее маленькие пальчики, успокаиваю, что со мной теперь все хорошо.

– Чарли, простите? – говорю, как можно вежливей. – И она надолго оставила ребенка с вами? Некоторое время звучит очень неоднозначно. – Я все еще улыбаюсь.

– Несколько дней, потом ребенок будет находиться с временным опекуном, осталось закончить оформление некоторых документов. – Она пальчиком показывает подойти малышку, та с неохотой топчется на месте и, не отрываясь, смотрит на меня. – Всего хорошего, мисс…

– Миссис Хоуп, – отвечаю я, в момент, когда она берет Бри на руки.

– Очень интересно. – Она пожимает мою руку и уводит ребенка. Я остаюсь смотреть вслед до того времени, пока они не скрываются за поворотом.

Впервые в жизни мне хочется покурить, да так, чтобы дым заглушил поток мыслей, затуманил разум, заполнил собой каждый пустующий участок. Для некурящего – это не типичные мысли, но я не очень справляюсь с ситуацией. Слишком напряженный месяц сказался на мне не лучшим образом, я перестал следить за собой, не помню, когда в последний раз брился. Сейчас меня можно спутать с игроком хоккейной команды, которые не бреются до финальных матчей, чтобы выиграть Кубок Стэнли. Я же ожидаю другой победы, кроме как над чертовой болезнью, гребаной болячкой, поселившейся в любимой девушке. И больше меня особо ничего не интересует. Частенько хотелось вздернуться, когда она уходила в себя. Надеюсь, когда удалят эту хреновину в ней, пройдут эти истерики и психи, Эллисон станет прежней, пусть и с роящимися в ее голове мыслями. А наши тараканы, как известно, гигантские, уж как они в ней помещаются – неизвестно.

Когда она в парке сказала, что хочет побыть одна, я повел себя, как придурок, сорвал свою злость на незнакомом человеке. И кому я что доказал? Еще бы головой об столб ударился или землю поел для пущего эффекта. На тот момент во мне клокотала такая злость, Эллисон заводит меня с полуоборота, и когда я готов уступить, она снова наседает на меня. Притом, что я не любитель давать обещания, сделал это для нее. Я ничего не просил взамен для себя, мне достаточно ее самой.

Неудобная спинка металлической скамьи врезается мне в поясницу, я мог бы сидеть на мягком диване в ожидании врача из операционной. Но это слишком сложно, – находиться далеко от нее. Хоть я и представляю собой эдакого удава с выдержкой, но все не так. Я готов бить стены кулаками, ломать их на мелкие части для того, чтобы ускорить тянущееся время. Устроить дебош, допрос с пристрастием, разорвать гнетущую тишину. Но все это бесполезно. Вообще, все мои действия, относительно ситуации, ничего не меняют. Чувствую себя болванчиком, что так удобно устроился на панели автомобиля, – трясу своей бестолковой головой, бесполезно путаюсь в ногах.

Вчера Эллисон вернулась домой, я топил свою злость в виски, пытался напиться до рвотных позывов, пока не превращусь в мусор. Она так тихо образовалась передо мной, что первое, что я сделал, хмыкнул от растерянности. Она не возвращается, пока ее не вернут. Она не прощает обиды. Она, в конце концов, не изменяет своим принципам, если однажды нарушил свое слово, для нее больше не существуешь. И вот Эллисон стояла передо мной, ее бледная кожа в дверном проеме темной комнаты казалась приведением, медленно направляющимся ко мне, чтобы отобрать мою душу, которую с удовольствием отдал много лет назад именно этой девушке. Я же медленно опустошал бокал с кусочками льда, пальцы немного тряслись, отчего звон был куда более явным, чем казалось. Эллисон забралась на диван с ногами, пролезла за мной, уселась на спинку дивана. Когда она прикоснулась ко мне, я почувствовал себя переполненным чувствами, эмоциями тактильными ощущениями. Я был тем самым наполненным сосудом, в котором не плескалось сверх меры, но было все так, как надо. И я не хотел больше воевать, мне достаточно ее спокойствия, рук и тепла ее тела рядом со мной. Некоторое время мы сидели молча, я набирался терпения не ляпнуть то, что уже давно должен, не вовремя отрапортовать новость. Она же, погруженная в свои мысли, массировала мою голову. Когда часы, как в сказке о Золушке, сообщили нам, что наше время сочтено, я подал Эллисон руку, и бок о бок мы собрали необходимые для нее вещи. Такси ожидало нас в намеченное время. Не издав ни единого звука, мы сидели, прижавшись другу к другу, как птички в клетке. Она передала мне свою нервозность и апатию к происходящему. Не было сил на переосмысливание фраз или словесную войну, все, о чем я думал, это язык ее жестов и то, что она вернулась домой. Впервые я не собирался метаться по городу в поисках мой беглянки, я просто пил и ждал.

Я не мог остаться в отделении гинекологии по нескольким причинам, и основная – я парень. По большому счету, мне глубоко плевать, где я находился бы, но не им. Как будто столкнулся с феминистками, и меня прогнали прочь еще до того момента, когда мы оформили документы. Ожидал, что Эллисон завоет, закричит, сделает нечто в ее духе, но она смирилась. О чем уже надумала ее больная голова – неизвестно.

И вот сейчас я сижу здесь в ожидании, когда же выйдет из операционной врач. После нескольких стаканов кофе, мой остекленевший взгляд не замечает разве что вот та уборщица. Потому что ее не волнует, что я торможу после виски, кофе и ночи без сна. Ведь я не вернулся домой. Все это время спал, как тупица, на жесткой скамье, широко разинув рот и пуская слюни. Ткнув своим тонким пальцем, она призвала меня к порядку, чтобы не вводить других в заблуждение. Это все же больница, а не вытрезвитель, и моя бородатая рожа никому не радует глаз.

Взъерошиваю свои волосы и растираю глаза, молодая девушка садится рядом со мной и мне приходится немного подвинуться. Ее живот настолько большой, что, слегка нагнувшись вперед, она того и гляди покатится. Кого она там носит? Слоника?

– Двойня, – произносит она и громко кряхтит, – они меня убить хотят.

– Что? – Я несколько раз моргнул для уверенности, девушка подвинула свое тело глубже в сидение и села, широко расставив ноги.

– Решили родиться раньше времени, а я не знаю, как оттянуть момент их появления. Еще не все готово. – Улыбаюсь, когда она хватается за живот с двух сторон. – Они отбили мои внутренние органы, дерутся во мне, сил никаких нет, а чего ждать дальше, представить страшно. – Смеется, когда я не сдерживаюсь и смеюсь в ответ. – А вы тут явно не рожаете. Все мужчины внизу.

– У меня жена на операции. – мгновенно хмурюсь. – Мне спокойно, когда я, в какой-то мере, рядом с ней.

– На вес золота, – бубнит она себе под нос, к нам подходит девушка в зеленой медицинской форме и протягивает беременной руку. – Ну что же. Надеюсь, скоро вы вот так же будете здесь сидеть, но уже с вашей женой.

Дети – это очень хорошо, но не тогда, когда растущее нечто может убить его мать. Я не имею в виду ребенка, опухоль. Этот грецкий орех изрядно нашумел, и решать: дети или жизнь… Ответ очевиден, как и выбор.