Образовательная система была под надзором теологов. Они не только наставляли детей в катехизисе, но и обучали взрослых – будущих священников, – и принимали к себе ученых, изучавших Ветхий и Новый Заветы, – ради «защиты Церкви от вреда, наносимого проступками пастырей и священников» (62). Дети изучали катехизис, запоминая пятьдесят пять еженедельных уроков, данных в формате «вопрос-ответ» (например, Священник: «В чем главная цель человеческой жизни?» Ребенок: «В том, что люди должны знать Бога, который их создал»). Лишь после прохождения экзамена их допускали до участия в таинстве Святой Евхаристии. По настоянию Кальвина Женева «возобладала над бедностью своей» (McNeill 1954, 195) и создала Женевскую академию, со временем начавшую привлекать студентов со всей Европы. Учили их так тщательно, что ходили слухи, будто женевские мальчишки говорят как доктора из Сорбонны.

Охраной здоровья и благосостояния заведовали диаконы, избираемые тем же порядком, что и пресвитеры. Обособленный госпиталь для чумных поддерживался общиной. Безработным и нищим давали кров, причем больным выделяли отдельные комнаты. К тем, кто не мог заплатить за лечение, приставляли лекаря и хирурга. Деньги, собранные на благотворительность, распределялись по потребности, и каждый случай обсуждался. И денежные поступления, и расходы учитывались, затрудняя обман; впрочем, диаконы, которым доверяли сбор денег, были настолько добропорядочными, что в плане времени и сил отдавали куда больше, чем могли получить (Olson 1989).

Обязанность посещать умиравших от чумы – прекрасная иллюстрация того, как пасторы решали проблемы на принципах равноправия, через механизмы, предотвращающие разрушение общины изнутри. Такой долг грозил смертью, и тех, кому он выпадал, выбирали по итогам лотереи, из участников которой был исключен только сам Кальвин – и то поскольку так решил городской совет, сочтя, что смерть Кальвина для Церкви будет иметь более серьезные последствия, нежели смерть любого из пасторов. Это была единственная обязанность, которую Кальвин не нес наравне со всеми пасторами. А после смерти Кальвина пришедший ему на смену Теодор Беза сам добился того, чтобы городской совет включил его в число участников лотереи (Monter 1967, 210).

Подводя итог, напомню главные черты Церкви Кальвина: это поведенческий кодекс, адаптированный к локальной среде; система верований, прекрасно закреплявшая этот кодекс в сознании верующих и побуждавшая следовать ему; и общественное устроение, благодаря которому появлялась возможность согласовать этот кодекс и принудительно применить его и к главам Церкви, и к их последователям[37].

В главе 1 я уделил особое внимание тому, сколь сложна в этическом отношении теория многоуровневого отбора. Дарвин предложил групповой отбор как фактор, способный объяснить развитие человеческих нравственных добродетелей, но, по его собственному признанию, эти добродетели используются только внутри групп и против других групп. И даже внутри групп к ним часто принуждают – с помощью самых разных механизмов. А кроме того, поведение, которое считается этичным в одной группе, может выглядеть странным или совершенно безнравственным в другой. Да, эволюционная теория морали сложна – но так и должно быть, иначе ей просто не объяснить всю запутанность и неоднозначность этических вопросов в повседневной жизни.

Пока что я описывал внутригрупповые черты кальвинизма так, что многие читатели, возможно, сочтут его в моральном плане достойным самых высших похвал. Трудно не восхищаться таким человеком, как Беза, кто, занимая пост первого среди равных, сам просил предоставить ему справедливый шанс ухаживать за умирающими от чумы. Однако я все же не намерен писать романтический портрет кальвинизма: в нем были и другие элементы, неестественные и даже отвратительные не только для людей нашего времени, но и для некоторых современников Кальвина. Поэтому давайте посмотрим на темную сторону кальвинизма. Можно ли и ее объяснить теорией многоуровневого отбора так же успешно, как сторону светлую?

В Женеве Кальвин пытался установить очень плотный социальный контроль. Ежегодно в каждую семью горожан приходили духовные лица – определять уровень духовного здоровья. Посещение Церкви было обязательным. За игру в кегли на Пасху юношу из одного известного семейства посадили в тюрьму. Были у Кальвина и другие столкновения с богатыми и могущественными горожанами – на тех же основаниях. Ами Перрин, верховный военачальник города, был брошен в тюрьму за неподобающие танцы на свадьбе. Он не раскаялся и отказался предстать перед Консисторией, что побудило Кальвина написать следующее письмо (цит. по: Collins 1968, 157):

Кальвин закончил письмо словами: «Да хранит вас Бог и да явит Он вам, насколько удары (coups) от искреннего друга лучше, чем вероломная лесть от некоторых других». Да, нам может показаться странным, что этот конфликт вырос на почве, казалось бы, ничтожного нарушения, но его природу все равно можно объяснить в терминах теории многоуровневого отбора. Вопрос заключался в том, должны ли влиятельные члены общины отвечать тем же самым этическим стандартам, каким отвечают все остальные. Кальвин отождествил себя с благом всего города и привлек религию для устремления к нравственной вершине, достичь которой не позволяет никакая светская власть – и это отличный пример основного тезиса данной книги.