В былые времена у них был семейный автомобиль,«фордуниверсал». Энди сомневался, что тот старый автомобиль проехал бы по этойтеперешней дороге – ведь даже «виллис» с высокими осями раз или два сел на«пузо». Энди это не огорчало: значит, здесь никто не бывал.

– А тут будет электричество, папочка? – спросила Чарли.

– Нет, – сказал он, – и телефона не будет. Нам не стоитвключать свет, крошка. Это все равно что выставить объявление: «А МЫ ЗДЕСЬ!» Ноесть керосиновые лампы и две бочки с соляркой для кухонной печки. Если, конечно,все не разворовано. – Это его несколько беспокоило. Со времени их последнегоприезда сюда цена солярки поднялась настолько, что кража себ оправдала бы.

– А будет... – начала Чарли.

– Вот черт, – сказал Энди. Он резко нажал на тормоз. Впередипоперек дороги лежало дерево – большая старая береза, сваленная какой-то зимнейбурей. – Пожалуй, отсюда мы пойдем пешком. Здесь около мили, не больше. Пешкомодолеем. – Потом надо будет прийти сюда с лучковой пилой Грэнтера и перепилитьдерево. Ему не хотелось оставлять здесь «виллис» Ирва. Это было бы чересчурзаметно. Взъерошил ей волосы:

– Пошли.

Они вылезли из «виллиса», Чарли легко пролезла под деревом,Энди же осторожно перелез через него, стараясь не ободраться. Они шли – листьприятно шуршали под ногами, а лес был полон осенних запахов. С одного дерева наних внимательно смотрела белочка, наблюдая за каждым движением. И вот сновасквозь деревья – голубые проблески.

– Что ты хотела сказать, когда мы подъехали к дереву? –спросил Энди.

– Надолго ли хватит топлива? А если мы будем зимовать?

– Для начала там достаточно. Я еще смогу нарубить дров. А тысоберешь много хвороста.

Через десять минут дорога перешла в лужайку на беретуТашморского озера, и они были на месте. Какое-то мгновение стояли тихо. Энди незнал, что чувствовала Чарли, но перед ним пронеслись такие пронзительныевоспоминания, для которых даже слово «ностальгия» казалось малозначащим. Квоспоминаниям примешалось сновидение трехдневной давности – лодка, извивающийсячервяк, даже заплатки из шины на сапогах Грэнтера.

Пятикомнатный коттедж был построен из дерева, фундамент сложениз небольших валунов, терраса была обращена к озеру, каменный пирс вдавался вводу. Если не считать опавших листьев и деревьев, не переживших трех зим, местоэто почти не изменилось. Ему едва не почудилось, что сам Грэнтер выходитнавстречу, одетый в одну из своих зелено-черных клетчатых рубах, приветливомашет ему, зовет его, спрашивает, обзавелся ли он лицензией дл ловли рыбы,потому что коричневая форель еще хорошо клюет в сумерках.

Место хорошее, безопасное. Вдалеке, на другом берегуТашморского озера, в лучах солнца серо-зеленым светом переливались сосны.Глупые деревья, сказал однажды Грэнтер, даже не знают разницы между летом изимой. Единственным признаком цивилизации на противоположной стороне маячилабрэдфордская городская пристань. Никто не додумался построить там торговыйцентр или увеселительный парк. А тут ветер по-прежнему разговаривал сдеревьями. Позеленелая черепица на крыше выглядела замшелой, а сосновые иголкивсе еще плавали в уголках водостоков и в деревянном сточном желобе. Энди бывалздесь мальчишкой, и Грэнтер учил его нанизывать приманку на крючок. У него былаздесь собственная комната, обитая панелями из хорошего клена, здесь на узкойкровати ему снились мальчишеские сны и он просыпался от звука плескавшейся упирса воды. Он бывал здесь и взрослым мужчиной, спал со своей женой надвуспальной кровати, когда-то принадлежавшей Грэнтеру и его жене – этоймолчаливой, несколько мрачной женщине, состоявшей членом Американского обществаатеистов и умевшей указать, если ее спрашивали, на тридцать вопиющихнесуразностей в Библии короля Иакова либо на смехотворную нелепость ТеорииВселенной как часовой пружины, произнося все это с убийственно неопровержимойлогикой убежденного в своей правоте проповедника.

– Вспоминаешь маму, да? – спросила Чарли жалким, несчастнымголосом.

– Да, – сказал он. – Мне ее не хватает.

– Мне тоже, – сказала Чарли. – Вам тут было хорошо, да?

– Хорошо, – согласился он. – Пошли, Чарли. Онаприостановилась, гляд на него.

– Папочка, когда-нибудь у нас будет снова все хорошо? Ясмогу ходить в школу, и вообще?

Он хотел было соврать, но ложь плохой ответ.

– Не знаю, – сказал он. Попытался улыбнуться, но улыбка невышла – не сумел даже убедительно растянуть губы. – Не знаю, Чарли.

***

Инструменты Грэнтера были по-прежнему аккуратно разложены вмастерской при сарае для лодки, и Энди нашел то, на что не осмеливалс особеннонадеяться: две почти полные поленницы дров, аккуратно нарубленных ивылежавшихся в отсеке под лодочным сараем. Большую их часть он когда-то накололсам, они лежали накрытые рваным, грязным брезентом, который он сам на нихнабросил. С двумя поленницами всю зиму не протянуть, но когда он распилитупавшие вокруг деревья и березу там, на дороге, – они будут обеспечены дровами.

Он пошел к упавшему дереву с лучковой пилой и распилил еготак, чтобы «виллис» мог проехать. К этому времени почти стемнело, он устал ипроголодался. Кладовую с продуктами также никто не потревожил; если хулиганы иворы и промышляли последние шесть зим, то орудовали они у более заселенногоюжного берега. Пять полок были набиты консервированными супами «Кэмпбелл»,сардинами «Ваймэн», тушенкой «Динти Мур» и всевозможными овощными консервами.На полу стояла наполовину пустая коробка с собачьими консервами «Райвл» –наследство старой собаки Грэнтера Бимбо, – но Энди не думал, что до них дойдеточередь.

Пока Чарли рассматривала книжки на полках большой гостиной,Энди из кладовой спустился по ступеням в маленький погребок, чиркнул спичкой поодной из балок, сунул палец в дырку от сучка в доске – досками были обиты стеныэтой маленькой комнатки с земляным полом – и потянул за эту доску. Онаподалась, Энди заглянул внутрь и ухмыльнулся. Внутри затянутого паутинойуглубления стояли четыре керамических кувшина, наполненных чистой, слегкамаслянистой жидкостью – стопроцентным самогоном – Грэнтер называл его «ударослиного копыта».

Спичка обожгла пальцы Энди. Он погасил ее и зажег вторую.Подобно суровым старым проповедникам из Новой Англии, прямым потомком которыхбыла Гульда Макти, она не любила, не понимала и не терпела простых, слегкаглуповатых мужских радостей. Она была атеисткой-пуританкой; своим маленькимсекретом Грэнтер поделился с Энди за год до смерти.

Кроме спирта здесь стояла коробка с фишками для покера. Эндивытащил ее и просунул пальцы в прорезь в крышке. Раздался хруст, он вытащилтонкую пачку купюр – несколько десяти-, пяти– и однодолларовых бумажек. Всего,наверно, долларов восемьдесят. Покер был слабостью Грэнтера, а эти деньги онназывал «своей заначкой».