Наступила ночь бесконечного дня, начавшегося в ГастингсГлене. Они были менее чем в двадцати ярдах от конца второй и худшей из двухлесных дорог. Перед ними, скрытая густыми зарослями кустарника, лежала дорога22. Они не видели дороги, но время от времени слышали шелест и шум пролетавшихмимо автомашин и грузовиков. Ночь они провели в «виллисе», обнявшись, чтобыбыло теплее. И двинулись вновь в путь на следующее утро – вчерашнее утро –вскоре после пяти, когда дневной свет был всего лишь блеклой белой полоской навостоке.

Чарли – бледная, вялая, измученная – не спросила отца, чтослучится, если пикеты на дорогах передвинуты дальше на восток. Если пикетыпередвинуты, их поймают, и на этом все кончится. Не вставал и вопрос о том,чтобы бросить «виллис». Чарли не могла идти, не мог идти и он.

Поэтому Энди выехал на шоссе, и весь этот октябрьский деньони вертелись по второстепенным дорогам под белым небом, которое грозилосьдождем, но так и не пролило его. Чарли много спала. Энди беспокоился, что онаспит нездоровым сном, стараясь убежать от случившегося с ними, вместо тогочтобы попытаться приспособиться к происшедшему.

Дважды останавливался он у придорожных кафе, покупал котлетыс жареным картофелем. Во второй раз он воспользовался пятидолларовой бумажкой,которую дал ему водитель фургона Джим Полсон. Мелочь из телефонов была почтиизрасходована. Он, вероятно, выронил часть монет из карманов в то сумасшедшееутро у Мэндерсов, но не мог этого вспомнить. Кое-что еще исчезло: за ночь ушлипугающие омертвелые пятна на лице. Он ничего не имел против их исчезновения.

Большая часть котлет и картофеля, купленных для Чарли,осталась несъеденной.

Прошлым вечером они остановились на площадке отдыха у шоссечерез час после наступления темноты. Никого не было. Стояла осень, и сезонкочевь индейцев прошел до следующего года. Грубо сработанное объявлениевыжженными по дереву буквами гласило: «НОЧЕВКА ЗАПРЕЩЕНА, КОСТРОВ НЕ РАЗВОДИТЬ,ПРИВЯЖИТЕ СОБАКУ, МУСОР НЕ БРОСАТЬ – ШТРАФ – 500 ДОЛЛАРОВ».

– Тоже мне чистюли, – пробормотал Энди и проехал на«виллисе» в дальний конец усыпанной гравием площадки, к рощице на берегу узкогожурчащего ручья. Они с Чарли вышли из машины и, не сговариваясь, направились кводе. Небо затянули облака. Но было не холодно. Звезды не просматривались, иночь казалась очень темной. Присели, прислушались к говору ручейка. Он взялруку Чарли, тут она заплакала – громкие захлебывающиеся рыдания, казалось,готовы были разорвать ее. Он обнял ее и побаюкал.

– Чарли, – пробормотал он. – Чарли, Чарли, не надо. Неплачь.

– Пожалуйста, не заставляй меня делать это снова, папочка, –рыдала она. – Если ты прикажешь мне сделать это, я сделаю и потом убью себя,так что, пожалуйста... пожалуйста... никогда...

– Я люблю тебя, – шепнул он. – Успокойся и перестань болтатьо самоубийстве. Это сумасшедшие разговоры.

– Нет, – сказала она. – Не разговоры. Обещай, папочка. Ондолго думал и затем медленно произнес:

– Не знаю, смогу ли, Чарли. Но обещаю – постараюсь. Этогодостаточно?

Ее тревожное молчание служило красноречивым ответом.

– Я тоже боюсь, – сказал он мягко. – Отцы тоже пугаются.Поверь мне.

Эту ночь они снова провели в кабине «виллиса». К шести утра– снова были в пути. Облака стали рассеиваться, и к десяти часам наступилбезупречный день бабьего лета. Вскоре после пересечения границы штата Вермонтони увидели в садах людей, взбирающихся на лестницы, словно на мачты, игрузовики, наполненные плетеными корзинами с яблоками.

В одиннадцать тридцать они свернули с дороги 34 на узкуюгрунтовую дорогу с надписью «Частное владение», и Энди вздохнул с облегчением.Они добрались до Грэнтера Макги. Они были на месте.

Медленно проехали примерно полторы мили к озеру. Осенниелистья, красные и золотые, перелетали через дорогу перед тупым носом джипа.Когда сквозь деревья засверкала вода, дорога раздвоилась. Поперек более узкойколеи висела тяжелая металлическая цепь, а на цепи – желтая табличка со ржавымипятнами: «ПРОХОДА НЕТ ПО УКАЗАНИЮ ШЕРИФА ОКРУГА». Большая часть ржавых пятенобразовалась вокруг шести или восьми углублений в металле, и Энди предположил,что летом какой-то отдыхавший здесь парнишка в течение нескольких минутразвеивал скуку, хлопая по табличке из револьвера 22-го калибра. Но это былодавным-давно.

Он вылез из «виллиса», достал из кармана кольцо с ключами.На кольце висела бирка из кожи с почти стершимися его инициалами Э.МкГ. Этоткусочек кожи Вики подарила ему на рождество – рождество накануне рожденияЧарли.

Он постоял какое-то мгновение перед цепью, глядя на кожануюбирку, затем на сами ключи. Их было около двух десятков. Забавная штука этиключи: по ним, имеющим тенденцию скапливаться на кольце, можно проследитьжизнь. Некоторые люди, безусловно более организованные, чем он, простовыбрасывали старые ключи; те же организованные люди каждые шесть месяцев имелипривычку проверять и очищать свои бумажники. Энди никогда не делал ни того, нидругого.

Вот ключ, который открывал дверь в восточном крыле ПринсХолла в Гаррисоне – там был его кабинет. Вот ключ от самого кабинета. Откабинета английского отделения. Вот ключ от дома в Гаррисоне, который он виделв последний раз в день, когда Контора убила его жену и похитила его дочь.Откуда еще два или три ключа, он даже не мог вспомнить. Да, ключи – забавнаяпйука.

Воспоминания затуманились. Внезапно он почувствовал, чтоскучает по Вики, тоскует по ней, как не тосковал с тех первых мрачных недельего бегства с Чарли. Он так устал, так напуган и переполнен гневом. Если бы онмог выстроить всех сотрудников

Конторы здесь, вдоль грэнтеровской дороги, и если быкто-нибудь дал ему в руки автомат Томсона...

– Папочка? – забеспокоился голосок Чарли. – Не можешь найтиключ?

– Нашел, нашел, – сказал он. Маленький ключ от замка фирмы«Йейл», на котором он выцарапал своим карманным ножом Т.О, то есть Ташморскоеозеро, висел среди других. Последний раз они были здесь в год рождения Чарли, итеперь Энди пришлось немного пошевелить ключом, прежде чем заржавевший механизмсработал. Затем замок открылся, и Энди положил цепь на ковер из опавшихлистьев.

«Виллис» проехал по дорожке, и Энди вновь навесил замок нацепь. Он с удовольствием отметил, что дорога в плохом состоянии. Когда ониприезжали сюда регулярно каждое лето, жили по три-четыре недели, он всегданаходил пару дней, чтобы привести дорогу в порядок – доставал гравий скамнедробилки Сэма Мура и укладывал его в особенно разъезженные колеи, обрезалветки кустарника и приглашал самого Сэма приезжать со старым дреггеромразравнивать дорогу.

Другой, более широкий конец развилки вел к поселку из двухдюжин летних домиков и коттеджей, вытянувшемуся вдоль берега. Эти люди имелисвою Дорожную ассоциацию, ежегодные сборы, августовские членские собрани и всетакое прочее (хотя собрания членов по сути служили всего лишь поводом, чтобыхорошенько нагрузиться спиртным накануне Дня труда и закрыть еще один летнийсезон). Зато на этом конце дороги владение Грэнтера было единственным, потомучто Грэнтер скупил всю эту землю за сущий пустяк в разгар депрессии.