Исчез, между прочим, из Москвы и юродивый Яшка Босой, так много всего напророчивший властям как светским, так и церковным. Поговаривают, что он еще вернется в Москву со временем, а пока заключен под стражу в одном дальнем и труднодоступном скиту на севере нашей страны. Ну да когда вернется, тогда и поговорим о нем. Что же касается пророчества вещей вагины Лизы Майнстрим, то оно настолько ошеломляюще и невероятно, что составляет государственную тайну, и раскрыть его в настоящее время мы не можем. А пока что, как ни грустно, надо прощаться, ибо история о фаллосе полковника Филимонова подошла к концу, но это еще не конец самой жизни, ибо дорога жизни, как известно, не имеет конца!

– Не понимаю, зачем вы мне рассказали все это? – сказал после некоторого молчания, обращаясь к Обломоффу, Доктор Обрезание. – И откуда, кстати, вам так хорошо известны все похождения и все шашни этого полковника Филимонова?

– Из достоверных источников, батенька, из достоверных источников, – сказал, тонко улыбаясь, Айзек, – писатели всегда стараются пользоваться исключительно правдивыми и достоверными источниками!

– А когда таких источников не хватает?

– Тогда, разумеется, додумывают то, что не знают, но, конечно, в рамках разумного!

– Значит, писатели действуют так же, как и спецслужбы; скажите, а вы часом не работаете в той самой иностранной разведке, которая обещала полковнику Филимонову новый фаллос в обмен на интересующую их информацию?

– Только в том случае, если вы работаете в такой же спецслужбе!

– Смотрите, вы уже шутите, значит, все идет на поправку, и обрезание можно считать завершенным?

– В общем и целом да, ведь двух недель, что мы тут друг другу байки рассказываем, за глаза хватит, чтобы или возненавидеть один другого, или стать друзьями по гроб своей жизни!

– А вы что выбрали?

– Я еще не решил.

– Я тоже. Тогда разбегаемся по разным квартирам?

– И чем скорее, тем лучше, ведь я могу придушить вас за все, что вы со мной сделали!

– Не забывайте, что у меня в кармане острый нож Авраама!

– Только это вас и спасает. Или оправдывает, или что-нибудь третье, близкое к этому, короче говоря, ну вас к черту, мне позарез необходимо стать правоверным евреем, и я сегодня же предстану перед комиссией, которая, надеюсь, примет меня в иудеи!

– К черту и вас, а также ни пуха, ни пера, как говорили у нас в Одессе!

– Забудьте про Одессу, и пр., и пр., и пр…

Так разговаривали между собой Обломофф и Доктор Обрезание, проведшие в иерусалимской гостинице вместе действительно две недели и порядком успевшие надоесть один другому. Разговоры их, а также рассказанные ими истории известны автору этих заметок почти дословно (откуда – не скажу!), и то, что он счел нужным поместить здесь, то и поместил. Дальнейшая судьба Айзека Обломоффа также известна: комиссия из нескольких правоверных раввинов, учитывая выданную Доктором Обрезание справку об успешном завершении этой необходимой любому необрезанному еврею процедуры, приняла его в лоны иудаизма. Вскоре, правда, его из этих священных лон исключили, и он, не имея ни религии, ни родины, ни друзей, ни привязанностей, очутился, как колеблемый ветром лист, на Лазурном Берегу Франции, где и осел прочно в своем пансионе. Но здесь начинается уже совсем другая история.

Дома у него стены разрисованы эротическими сценами, он устраивает там оргии с молодыми девушками, ложкомойками, которые сотнями приезжают летом для работы в столовых и барах. А в промежутках между оргиями и работой они учатся в кулинарном училище, или техникуме, или школе для ложкомоек, что-нибудь в этом роде. Никогда не связывайся с этими ложкомойками, говорит мать, залетишь на всю жизнь, или болезнь дурную подхватишь, или жениться придется, и твоя карьера на этом закончится. – Моя карьера? – Конечно, ты что же, думаешь, что у тебя в жизни не будет карьеры? – Я вообще ничего не думаю, я хожу к Арону Аронычу на стадион, он тренер по большому теннису. – Зачем тебе большой теннис, тебе что, не хватает твоего велосипеда, твоего моря и твоего бокса? – Большой теннис – это свобода, это не то, что ваш нудный и затхлый мирок, от которого меня давно уже просто тошнит! – О чем ты говоришь, одумайся, какой затхлый мирок, ты думаешь, что у этого Ароныча, который, между прочим, еврей, и вообще эмигрант из Финляндии, тебе будет лучше? – Мне лучше там, где легче дышать! – Ты, очевидно, совсем повредился в уме! Уж не участвуешь ли ты в этих оргиях с ложкомойками, которые организует этот безумец, и о которых говорит теперь весь город? – А как же, конечно, участвую, и скоро залечу с одной из них не то на дурную болезнь, не то на что-нибудь похлеще! То-то вы будете радоваться по этому случаю! – Все кончено, раз в городе появились евреи, здесь сразу же все кончено, и отсюда надо как можно быстрее бежать! – Успокойся, никуда не надо бежать, я сам отсюда в конце концов убегу, а что касается евреев, то я сам по жизни еврей, и, может быть, когда-нибудь стану евреем по-настоящему! – Становись-становись, у тебя теперь в жизни одна дорога: стать евреем и сделать себе обрезание! – Ты даже не представляешь, как мне хочется это сделать! – Безумец, ты хоть понимаешь, о чем мы сейчас с тобой говорим? – Я все понимаю, не надо считать меня дураком! – Ну и что же ты понимаешь? – То, что лучше сделать себе обрезание и стать настоящим евреем, чем жить той жизнью, которой живете вы! – В тебе говорит юношеский максимализм! – Во мне говорит любовь к справедливости! – Ну хорошо, хорошо, раз ты такой справедливый, то делай, что хочешь, хоть в теннис играй, хоть обрезай все подряд, только не доводи меня до истерики!

Самое время теперь, любезный читатель, рассмотреть совершенно возмутительную и насквозь фальшивую книгу Карло Загноски «Айзек Обломофф. Миф и реальность». Буквально высосанная из пальца, состряпанная из совершенно непригодных и залежалых продуктов, эта книга появилась на прилавках магазинов буквально в последние дни, и, естественно, снова подогрела интерес к Обломоффу, о котором, кажется, успели порядком забыть. И не случайно! Так, автор, явный, с нашей точки зрения, проходимец, нагло утверждает, что Айзек вовсе и не еврей, что фамилия его отца Троекуров, а матери – Гимназистова, что она ведет свой род прямиком от нижегородских дворян, никогда не бывших в родстве с евреями. Что имя нашего героя не Айзек, а Валерьян, и что логичнее всего называть его не Айзеком Обломоффым, а Валерьяном Троекуровым, но что он вынужден пользоваться общепринятым именем во избежание возможной (и, добавим, вполне законной!) путаницы. Что родился Айзек вовсе и не в Аркадии, на берегу Черного моря, а в маленьком крымском сельце Соломонове, основанном еще Екатерининскими казаками в дни присоединения Таврии. Что никогда Айзек в Аркадии не проживал, и что все его детские годы, прошедшие здесь, включая и достославную поездку в Ялту с неудачной попыткой самоубийства – это все выдумки неких горе-исследователей, не потрудившихся проверить настоящие факты. Что никогда с революционным евреем Иосифом Айзенштадтом Айзек не встречался, а встречался с революционеркой, тоже еврейкой, по имени Сара Горштейн, которая на время стала его любовницей, и вообще была его первой женщиной в жизни. Что именно под влиянием Сара Горштейн Айзек и начал писать, и даже выдумал впоследствии знаменитый революционный роман «Кровь на снегу», не имеющий к действительности никаких отношений. Что первым в жизни рассказом Айзека была история их с Сарой женитьбы, происходившая в одном из предместий Херсона, названная будто бы «Херсонскими токовищами». Что, наконец, брак с Сарой распался через несколько месяцев, но еврейский быт, экзотика малороссийских еврейских местечек так прочно вошли в жизнь Обломоффа, что он навсегда решился остаться евреем. Что в Москве Айзек действительно посещал занятая в институте, но не в педагогическом, а в архивном, где запах архивной и вообще книжной пыли так прочно вошел в его ноздри и его юношеское сознание, что этот молодой человек не мог стать никем, кроме писателя. Что отец его был вовсе не патологоанатомом, а стоматологом, хотя и имел страсть к садизму, а возможно даже, и к садомазохизму, хотя этот факт на творчество Обломоффа и не повлиял, и все его психологические романы высосаны им из собственного пальца. Что женился он в итоге не на Марте, а на Марии, которая (слава Богу!) тоже имела склонность к шизофрении, как и большинство русских женщин, и, следовательно, кого бы ни выбрал Айзек в спутницы жизни, все они в конечном итоге попали бы в психбольницу. Что псевдо-Мария, жена Обломоффа, написала о нем обширные и пространные мемуары, и именно на основе этих несуществующих мемуаров Карло Загноски пишет свою абсолютно правдивую и абсолютно достоверную книгу.