Здесь было не только множество итальянцев, пользовавшихся большим влиянием и почетом: в Вене просто возникало ощущение, что находишься в Италии.

Еще по прибытии я с радостью отметил, что гильдия, к которой я принадлежал – а именно гильдия трубочистов, – находится полностью в руках моих соотечественников. Но это было еще не все. Все, кто не был чернью, казалось, говорили по-итальянски. Высшее венское общество носило итальянские платья, разговаривало, ухаживало, заключало сделки, проповедовало, писало и читало по-итальянски; на языке Данте и Петрарки диктовали письма, покупали и продавали, любили и ненавидели, заводили друзей. Нами восхищались и, если и не любили, то в должной мере уважали. При дворе итальянский язык даже был официальным; император Иосиф владел им в совершенстве (да, он великолепно говорил на диалектах Рима, Тосканы и Венеции), равно как и его отец Леопольд, и его дед Фердинанд III, писавший стихи по-итальянски, кроме того, великие князья, посланники и все остальные высокопоставленные лица. Пятнадцать лет назад Леопольд основал школу для облагораживания отпрысков австрийских дворян, поскольку они казались ему менее образованными, чем заграничная молодежь: директор и учителя этой школы почти все были из наших.

Легион было имя итальянцам, занятым на службе в качестве секретарей, учителей, маэстро музыки или фехтовального искусства, танцоров, канцеляристов, врачей, библиотекарей, проповедников, писак и лакеев, особенно же поэтов. Ибо где было венское поэтическое творчество? «Нет такого», – говорили все. И если кто-то в Вене хотел занять деньги, то не было никакой необходимости идти к евреям: можно было обратиться к нашим Бьери, Больза, Зангони или Бретано, и они не оставили бы вас сидеть на мели. Даже те, кто хотел отыскать дорогу, вынужден был обращаться за помощью к нам: обновленный план города Вены и ее окрестностей был разработан итальянцами Ангиссола и Мариони менее пяти лет назад.

В венских оркестрах скрипки мяукали по-венециански, флейты посвистывали по-тоскански, цимбалы стрекотали на римском диалекте, а если певец пел свои итальянские арии не с безупречным произношением, то раздавались возгласы неодобрения. Два итальянца, композитор Чести и декоратор Бурначичи, поставили самую успешную мелодраму, которую когда-либо ставили в Вене, «Il pomo d'oro», в которой участвовал даже сам император Леопольд, и воспоминания об этой блестящей постановке пережили десятилетия. Драги, Бертали, Кальдара, Бонончини (последний из любимчиков императора) – целые толпы либреттистов, оркестровых музыкантов, певцов и композиторов были итальянцами. А откуда, кстати, родом Камилла де Росси и все музыканты из ее окружения, такие как Циани и Конти, сопранистка Ландини, тенор Коста, кастрат Орсини и многие другие?

Повсюду были итальянские актеры, и даже театры марионеток, изображавшие традиционные венские фигуры, щедро пользовались услугами комедии дель арте, Пульчинеллы и Арлекино. Художники, портные и императорские золотых дел мастера устремлялись из Милана, Болоньи и Венеции в Вену, все по следам знаменитого Арчимбольдо, который два столетия назад был нанят Максимилианом II, Максимилианом Загадочным, о котором так много рассказал мне Симонис. И Место Без Имени тоже было плодом итальянского гения – архитектора, нанятого его строителем.

Кто проектировал раньше великолепные дворцы города, строил, ваял, разрисовывал, украшал фресками, декорировал и штукатурил, если не итальянцы? Обладателей роскошных дворянских резиденций звали Лихтенштейн, Моллард, Дитрихштейн и Гаррах; но воплощали в реальность их своенравные причуды Мартинелли, Пакасси, Поццо, Нобиле, Ганьола, Дориньи, Бартоли, Аллио, Риччи или Коррадини. Даже императорская резиденция была делом рук одного из моих соотечественников, Лучези; а в большом внутреннем дворе возвышались ворота Пьетро Феррабоско, построенные в XVI столетии. Если еще посчитать полуитальянцев и их потомков, можно было бы сказать, что вся Вена построена итальянцами.

А мой соотечественник Евгений Савойский, уже на протяжении восьми лет возглавлявший придворный военный совет, – разве он не самый славный полководец императорских армий, достойный наследник храбрых Пикколомини и Монтекукколи? Когда в 1683 году город был освобожден от турецкой осады, то в принципе в этом была заслуга поляка, короля Яна Собеского, и француза, коменданта императорских войск Карла Лотарингского, но и не в меньшей мере – двух итальянцев: погибшего папы Иннокентия XI, который созвал и финансировал альянс христианских правителей против турок, и его верного помощника, монаха-капуцина Марко д'Авиано.

Пока я, суетно радуясь своему происхождению, предавался этим размышлениям, в ногах постели я увидел немецко-итальянскую фразеологию, которую подарил мне Атто Мелани: она была напечатана в Вене, но ее составитель, домашний воспитатель императорской семьи, был итальянским священником Стефано Барнабе. Даже немецкоязычные труды придворного проповедника, монаха босоногих августинцев Абрахама а Санта-Клара, были изданы итальянским печатником Вивиани. У нас был святой Франциск, Данте и Колумб, первооткрыватель Америки; мы были народом святых, поэтов и моряков. Почему же нужно удивляться, что первая газета в Вене была делом наших рук? Я начал читать.

Первая заметка была из Лиссабона, и в ней сообщалось о волнениях в королевстве Португалия. Несмотря на войну, новости добирались довольно быстро: статья была датирована 23 февраля, то есть вышла всего полтора месяца назад. Далее следовал рапорт о заседании парламента в Лондоне и о войне в Сарагосе в Испании, где Карл, брат Иосифа I, оспаривал трон у француза Филиппа Анжуйского, внука Людовика XIV. Я пробежал глазами печальные военные новости из Аслана в Крыму и Данцига, пролистнул сразу две страницы и наконец-то нашел кое-что интересное:

Во вторник, 7 апреля, в третий из пасхальных праздничных дней, великая императорская чета вместе со светлейшей эрцгерцогиней, их дочерьми и остальными сопровождающими после обеда направилась в церковь отца босоногих кармелитов в пригороде на Леопольдинзель и слушала там вечерню и литании. В тот же день прибыл турецкий ага со свитой из двадцати человек, и ему было предоставлено жилище в пригороде св. Леопольда, на берегу ближайшего притока Дуная. В день позавчерашний, в полуденный час он получил аудиенцию у их светлости принца Евгения Савойского, который послал ему с этой целью карету с шестью и четырьмя лошадьми…

Далее следовало описание аудиенции вплоть до прощания Евгения и аги. Все это было мне хорошо известно, поскольку я отчасти лично, отчасти благодаря рассказам Клоридии принимал в этом участие. Только одну новость преподнес мне неведомый хронист:

Нынче говорят, что упомянутый принц Евгений собирается отправиться в Нидерланды, чтобы начать подготовку кампании против Франции.

Как я уже имел возможность упомянуть, принц Евгений не мог дождаться возможности снова отправиться на фронт; теперь же, когда он со всеми почестями принял агу, казалось, пришел час выступать.

За этим следовали новости из Мадрида по поводу назначения генералов, майоров и унтер-офицеров, а под конец – второстепенные сообщения из Парижа и Нидерландов.

Когда я уже собирался отложить «Коррьере Ординарно» в сторону, из него выпал листок. Клоридия, памятуя о моих занятиях немецким, купила кроме прочего «Виннерише Диариум», венскую газету на немецком языке, которая каждые три дня информировала о последних событиях – именно то чтиво, которое рекомендовал добрый Оллендорф. Как и издание «Коррьере Ординарно», «Виннерише Диариум» была за сегодняшнее число; наверное, Клоридия приобрела ее, как обычно, в «Красном Еже», в домике в районе Тухлаубен, где продавались газеты.