Франческа посмотрела в иллюминатор. Дождь и вспышки молнии вызывали в ее душе ликование: чем хуже — тем лучше! Более всего она желала умереть. Самолет стал падать, и у Франчески стиснуло грудь. Они спускались все ниже и ниже, пассажиры кричали, и девушку охватил ужас. Когда самолет наконец выровнялся, она дрожала.

Открыв сумочку, Франческа достала маленький флакончик духов матери, взятый ею перед отъездом в аэропорт. Тогда, глядя в зеркало над туалетным столиком Сюзанны, она подумала, что мать могла бы понять ее страдания. Сейчас, размышляя, когда ей доведется вновь побывать в комнате матери, Франческа поняла, что только после смерти отца.

Карло не проводил ее в аэропорт. Он отправился к себе в офис, небрежно пожелав дочери счастливого пути. Из этого следовало, что она не нужна ему. Все произошло очень быстро. Карло распорядился, чтобы Жози улетела в Нассау на неделю раньше Франчески, и девушки согласились с этим.

Внезапно самолет опять затрясло. Франческа, стиснув флакончик духов, взмолилась, чтобы Бог сохранил ей жизнь. И, словно небо только и ждало ее молитвы, ураган стих так же быстро, как и начался, и в салоне самолета зазвучали оживленные голоса.

Франческа отстегнула ремень, вытянула ноги и поплотнее закуталась в плед. Все еще ощущая успокаивающий аромат духов Сюзанны, она всхлипнула от облегчения и погрузилась в глубокий сон.

Лайфорд-Кэй связывала с остальной частью острова Новый Провиденс гладкая лента шоссе. Побережье, известное под названием Нассау, когда-то служило пастбищем для скота. Холмистая земля, заросшая травой, была тучной и плодородной, но сейчас большую часть территории занимали частные владения. Тропические растения почти скрывали виллы, поэтому некоторые подъездные аллеи, ведущие к окруженным пальмами домам, не были видны с дороги.

Необитаемая вилла Нордонья редко привлекала внимание жителей. Лишь немногие из тех, кто владел домами на побережье и пользовался привилегиями членов клуба, жили в Нассау больше нескольких месяцев в году. Они проводили здесь зимний сезон, приезжали поиграть в гольф, а иногда и просто наведывались на недельку-другую, чтобы отдохнуть в тишине, а затем уехать в шумные места, где жизнь бьет ключом, или вернуться к делам. Тогда их дома запирали, окна наглухо закрывали ставнями, а мебель зачехляли — как в доме, построенном для жены Карло Нордоньи.

Только одна соседка живо интересовалась положением дел во владении Нордонья. С верхнего этажа своего особняка леди Джейн Хиллфорд прекрасно видела дом с его дымовыми трубами и широкой верандой, обращенной к морю. А в бинокль она могла даже наблюдать за тем, как день за днем становится выше трава, а на северной стороне дома разрастаются мох и плющ. Любое движение на подъездной аллее, подходившей к дому и затем сворачивающей к бунгало на пляже, частично скрытому от ее взгляда темными густыми кипарисами, сразу же привлекало внимание леди Джейн. То, что дом пустует, ее не особенно волновало. Времени у леди Джейн было полным полно, она могла и подождать. Ночь за ночью эта дама подходила к окну спальни дочери и проверяла, не светятся ли в доме соседей огни, как обязательно сделала бы Сибилла, будь она жива. За усадьбой Нордонья простиралось бескрайнее море.

На последней неделе октября леди Джейн заметила, что в пляжном бунгало появился гость, но большой дом по-прежнему пустовал. Казалось, особняк страдает от невосполнимой потери — такой же, какая выпала на долю леди Джейн.

— Господи, как же я по тебе соскучилась! — Марианна еще раз обняла дочь.

Наступил сезон ураганов, и небо было таким же свинцово-серым, как и море, но жара все еще не спала. В доме было прохладно, его бежевые и бледно-зеленые стены пахли сосной. После каменного палаццо домик показался Жози очень уютным. Девушка заметила, что Марианна похудела, от чего янтарные глаза матери казались еще больше. Улыбка же осталась теплой и ласковой.

— Что случилось, мама? — тревожно воскликнула Жози.

— Ничего, я просто устала одна содержать дом в порядке.

Девушка вышла с матерью в сад, пестревший яркими тропическими цветами. Темно-зеленая трава отливала синевой. Пальмы раскачивались на ветру, словно размахивая огромными ажурными зонтиками. Жози дышала полной грудью, упиваясь чистым воздухом тропического леса. Предгрозовая погода бодрила ее после всего пережитого в последнее время. Девушка чувствовала, что эта темная земля и напоенный ароматами воздух вливают в нее новые силы.

Марианна погладила дочь по голове. Ее тревожили перемены в Жози. Теперь она редко слышала ее звонкий смех. У дочери явно появился цинизм.

— Ты писала мне такие веселые письма, так радовалась урокам пения, — заметила Марианна. — Но сейчас я вижу в твоих глазах несвойственную тебе прежде грусть. По-моему, ты что-то скрываешь, Жозефина, не желая меня волновать. — Мать села на садовую скамейку. Девушка устроилась рядом с ней. — Ты вернулась домой раньше, чем я ожидала, и без Франчески. Не убеждай меня, будто покинула Миреллу Варчи и бросила уроки пения по собственному желанию.

Жози отвернулась, но Марианна коснулась ее щеки и посмотрела в глаза дочери.

— Граф плохо с тобой обращался?

— Да, как с горничной Франчески. Заставил питаться на кухне со слугами, никогда со мной не разговаривал, даже не смотрел в мою сторону.

Марианна молчала, проникнувшись ее болью.

— Мама, я знаю, что он мой отец.

Марианна застыла.

— Кто тебе рассказал?

— Один из слуг в палаццо. Там все знают. Они называли меня bastarda — чаще за спиной, а иногда и в лицо.

— Ты не была груба с Карло?

— Ах, мама, конечно, нет. Я вообще редко его видела. Если тебя только это и беспокоит, то мне больше нечего сказать.

Марианна смягчилась:

— Оглянись вокруг, детка, посмотри, как мы живем. У нас есть все, что нужно, — прекрасный дом, частная школа, красивая одежда, белый дантист, лучший врач в Нассау всегда к нашим услугам. А поездка в Венецию! А уроки пения у знаменитой оперной певицы!

Жози молчала.

— Когда мне было пятнадцать, я бросила школу и перебралась с Гаити на этот остров, — сказала Марианна. — До того как меня нанял Карло, я мыла полы и работала горничной в одном из отелей в центре города. Мне представилась возможность поступить в прекрасный дом к доброму человеку, и я очень благодарна ему. Мое мнение о нем не изменилось. Ты, Жози, не знаешь другой жизни. Дитя мое, я не осуждаю твой гнев, но подумай: если бы Карло вышвырнул меня, как поступили бы многие на его месте, какая жизнь ждала бы тебя?

— Мама, почему ты не сказала мне правду?

— Я не хотела, чтобы это стало известно. Моя бабушка и отец умерли, так и не узнав, что я родила тебя, не выйдя замуж. День твоего рождения был самым счастливым в моей жизни, но я очень боялась, что они все обнаружат. Родить внебрачного ребенка считается на Гаити самым тяжким грехом. К незаконнорожденным детям здесь относятся как к изгоям.