Джонас увидел это, и его лицо удивленно вытянулось.

Джина поспешила ретироваться, объявив, что выпишет меня не раньше, чем через пару дней, а я не могла отвести от парня восторженный взгляд.

Он даже смутился от этого и, пододвинув стул, сел рядом.

— Тебе нужно поесть, — проговорил он, намереваясь поставить поднос с едой мне на колени, но я остановила его руку, накрыв своей.

— Я… нравлюсь тебе, Джонас? — вырвалось у меня прежде, чем я включила мозги.

Парень побледнел…

Джонас

Я сбежал! Просто позорно сбежал, не найдя в себе сил ответить на смущающий вопрос Селия.

Сделал вид, что безумно спешу, хотя это и выглядело глупо и неестественно, но уже через пару мгновений в палате меня не было.

Сердце предательски колотилось, уши горели от стыда.

Селий все видел? Притворялся, что спал, а сам… видел, как я целую его руку???

Меня залило стыдом еще сильнее.

Несмотря на пасмурную погоду и неурочный час, я выскочил прямо на крышу Академии, нашел небольшую смотровую площадку, откуда можно было оглядеть окрестности до самого дворца, и бессильно опустился на прохладную, едва нагретую переменчивым солнцем поверхность крыши.

Я злился.

На свою позорную слабость, на порывистость и глупые импульсивные действия.

Да, сам перед собой я признал, что меня тянет к парню, но… перед ним я признаваться совершенно не собирался. Как и давать ход своим чувствам.

Я не идиот.

За подобную связь мы оба потеряем все в своей жизни. И хотя о нас уже ходят самые неприглядные слухи, они ничего не значат, пока я не претворяю их в жизнь.

А своими поцелуями в палате я уже начал это делать…

Какой же я глупец!

Обхватил голову руками и замер.

Я запутался.

И устал.

Закрыл глаза, пытаясь успокоиться, и погрузился в состояние концентрации, пытаясь совладать сам с собою.

Помогло.

Когда открыл глаза через некоторое время, почувствовал себя лучше.

Рядом на крышу приземлилась птица, держащая в клюве раздавленную бабочку, от которой остались только яркие разноцветные крылышки.

Птица смотрела на меня черными глазами-пуговками, словно изучая, и я отмахнулся от нее взмахом руки.

От испуга птица выбросила изо рта свою добычу, и останки бабочки упали прямо около моей руки.

Я никогда не страдал особой сентиментальностью, но сейчас вдруг мне стало бабочку… жаль.

Была жизнь — и нету ее. В один миг. Была красота, и не стало ее — это так… жестоко.

Глупо, конечно, по-детски, но это чувство прорезалось во мне помимо воли, и я прикоснулся к потрепанным крылышкам кончиками пальцев.

Почувствовав легкое покалывание на коже, я немного удивился, как вдруг вокруг моей ладони появилось бледно-зеленое свечение, а из тела изошла сила.

Все произошло спонтанно и очень быстро, и я вообще ничего не понял, но у меня на глазах останки бабочки каким-то образом склеилось вместе, крылья выпрямились, потрепанные края заросли тканями и… бабочка медленно взлетела в воздух, заставив меня пораженно замереть.

Что это вообще было???

Похоже на целительский дар!

Но я никогда раньше этим «не страдал»!

Прислушался к себе. Вроде бы никаких изменений, вот только… магия, неожиданно пробудившаяся во мне и сейчас схлынувшая обратно, ощущалась совершенно другой, не такой, какая у меня была раньше.

Это происшествие даже отвлекло меня от недавнего напряжения, и я смог вдохнуть полной грудью.

Ну что же я так расклеился?

Нужно просто держать себя в руках и не позволять чувствам мною управлять. Я все еще хочу смело и открыто смотреть Хранителям в глаза, чего бы обо мне там не говорили.

Ободренный, я поднялся на ноги и решил вернуться в комнату.

Правда, где-то на краю сознания меня все же посетила мысль, что время «кормежки» Селия приближается, и вскоре мне снова придется его целовать.

Это будет настоящее испытание для меня…

***

Селена

Дни снова потекли в привычном русле.

Я возвратилась к занятиям, закрывшись от привычных уже насмешек непробиваемым панцирем равнодушия, и ученикам вскоре надоело меня доставать.

Только Виоль продолжала прожигать меня взглядами ненависти, от которых мне становилось не по себе.

На уроках у нас все чаще проводились практические занятия. К своему огромному удивлению, у меня открылись еще более серьезные способности к темной магии, и отец, который как раз проводил эти занятия, меня похвалил. Он был весьма доволен и, когда мы остались наедине в аудитории, даже слегка меня приобнял.

— Ты очень сильная! — проговорил он с чувством гордости за меня, и я начала таять от такой похвалы. — Хочу, чтобы мы занимались дополнительно, и уже скоро, я уверен, твой уровень возрастет до небывалых высот. Родерик тоже был мастером…

Он вспомнил о моем прошлом воплощении неожиданно и замер, предаваясь воспоминаниям. Я всмотрелась в его лицо, испытывая весьма противоречивые чувства. В прошлой жизни у меня с отцом не ладилось, это точно. А все потому, что он очень не любил Баиля. Мои воспоминания обрывочны, но их достаточно, чтобы почувствовать, какой глубокий разлад был между отцом и сыном. Но сейчас я видела перед собой убитого горем родителя, раскаявшегося, наверное, и измученного чувством вины.

Мне он нравился. Его забота окрыляла: никто и никогда не обращался со мной так. Я была Лавиану Шими весьма благодарна, но… внутри все равно жил страх.

Я не Родерик.

Несмотря на то, что я была им, сейчас я все равно в большей степени ощущала себя Селеной Громир — девушкой, вынужденный в этом мире постоянно выживать. И однажды Лавиан тоже это очень отчетливо поймет.

На самом деле он любил не меня. И даже заботился не обо мне. Это было очевидно. Он любил во мне отражение своего потерянного сына. И если вдруг когда-нибудь у него откроются глаза, и он поймет, что прежнего Родерика уже не вернуть… что будет тогда? Меня возненавидят? Будут разочарованы? Выбросят из сытой жизни и отправят прочь из королевства Луария, куда отец так жаждет меня отправить?

Я и сама хочу туда, чтобы перестать быть зависимой от чужой энергии, но неуверенность в своем будущем продолжала пугать.

Я тяжело выдохнула, пряча глаза.

Доверять до конца даже ему я не могла.

— Ты очень бледная, — молодое лицо герцога стало беспокойным. — Наверное, у тебя уже началось ослабление. Скажи, когда тебе нужна подпитка?