Мужчина помолчал: было видно, как тяжело ему даются эти воспоминания.

«Когда я понял, что приносить вам еду нет смысла, всё равно Маша выбрасывает, я стал тебя к нам забирать, кормить, одежду новую примерять, что матушка моя для тебя шила. Да только твоя мать и одежду сразу выбрасывала, как ты возвращалась. Тогда я решил тебя к себе насовсем забрать, видел же, что нет тебе жизни с Машкиной роднёй. Но не отдали мне тебя. Сказали, что нечего тебе в лесу делать, зверей пугать, тебе учиться надо, в школу ходить, а не дикарём жить.

Но я не послушался. Как-то пришёл за тобой, а ты вся раздетая в мороз по двору бегаешь, маму зовёшь, а её и не видно. Взял я тебя на руки, закрыл тулупом и отнёс к себе домой. Потом вернулся в деревню, хотел Машку найти да сказать ей, чтобы не искала тебя, со мной жить будешь. Но она, как услышала, на дыбы встала. Родственники её по деревне побежали, мужиков собрали, сказали, что я тебя украл и матери родной не отдаю. Мол, худо тебе в лесу, жалуешься, ходить ко мне не хочешь, а я тебя неволю.

Неправда то была, но разбираться никто не стал. Выходной день, мужики все пьяные, им бы только побуянить. Взяли вилы да факелы и пошли к нам. Многие давно на нас зуб точили, что живём мы сами по себе и не тужим.

Пришли к нам мужики, больше их, чем нас. Кричат, дома сжечь грозятся. Тогда и порешили, что не буду я больше к вам ходить, Машка одна тебя растить будет. Да и всем нашим в деревню вход закрыли.

Вывела тебя моя матушка из дома, сытую, приодетую, к ней прижимающуюся. А мужики тебя взяли и в деревню понесли. Кричала ты, вырывалась, да кто ребёнка слушать будет.

С тех пор перестал я в деревню открыто ходить, издалека на тебя посматривал. Да и мои запретили — жить-то всем надо. Куда против огня невежества пойдёшь…

Так и осталась ты с матерью. А Машка потом совсем опустилась. Но родня её всё равно за тебя цеплялась: будто насолить мне хотели тем, что не отдают ребёнка. А что я им сделал? Не знаю. Зато друг у тебя появился — Тимур, он мне сразу понравился. Кто же знал, что с ним такое в жизни случится».

Степан закончил свой рассказ и с трудом перевёл дух.

— Если вы знали, что бабка Тимура — ведьма, почему моё с Тимуром общение не остановили, не предупредили? — спросила Алёна, которая всё ещё не могла осознать всего, что рассказал её отец.

— Так дар чаще всего по родству передаётся, у бабки Тимура вон сколько внучек, а она тебе перед смертью передала, — с горечью ответил Степан.

— Потому что мама Тимура к бабке никого из своих дочерей не пускала, — ответила Алёна, — поэтому и не могла старуха им передать. А я случайно рядом оказалась…

«А случайно ли? — подумала Алёна, вспомнив, как Тимур попросил её с ним к бабке сходить, а как пришли, сразу ушёл, оставив их вдвоём. — Неужели он что-то знал? Или старуха ему голову задурила?»

Мысли проносились в её голове.

Ту ночь с факелами в далёком детстве она помнила, только со временем решила, что это ей приснилось. Сначала она с кем-то добрым по лесу шла, он ей про деревья рассказывал, и рука у него такая мягкая, крепкая… А потом темнота, люди кричат, ругаются, выдернули её из тёплого дома и понесли по тёмному лесу. А дома её встретила мать, которая тоже кричала и ругалась на неё, говорила, что она больше никогда не увидит отца.

— Почему мама так вас ненавидела? — спросила девушка.

Степан покачал головой.

— Долгая это история, я тебе как-нибудь потом расскажу, — сказал он.

А у Алёны от всего услышанного кружилась голова. Ей начало казаться, что это какой-то дурной сон: лесные жители, деревенские мужики, родная мать, которая разрушила свою и её жизнь, а потом попрекала в этом Алёну, отец, который столько лет был рядом и не подходил к ней, бабка Тимура, её сила, темнокнижие, красный браслет…

Всё это вертелось круговоротом в голове девушки, и ей казалось, что даже деревья не стоят на своих местах, а кружатся вокруг неё. Она начала хвататься руками за воздух, и только подхватившие её руки отца не дали Алёне упасть на землю.

— Алёна, доченька, что с тобой? — с тревогой говорил Степан, держа девушку. — Так и знал, что нельзя тебе сразу всё рассказывать, надо постепенно, да больше не могу я со всем этим жить…

Девушка начала приходить в себя и, опираясь на плечо отца, стала искать опору на ноги. Деревья продолжали плясать перед её глазами.

— Так вы мне не поможете? — спросила она. — Я совсем плохо себя чувствую. После возвращения Тимура всё хуже и хуже.

— Он не должен был вернуться, — ответил Степан, — так наши женщины говорили, а ты нащупала тоненькую ниточку, что вас связывала, и по ней ему свою жизнь передала.

— Что же мне делать?

— Была бы жива моя матушка, она бы точно тебе помогла, — сказал мужчина, — она такие заговоры знала, что природа откликалась. Да только забрали её давно на небо. А ведь она тоже приходила порой в деревню, поглядеть на тебя.

Алёна вспомнила, что порой ощущала на себе чужие взгляды, но людей не видела. Думала, что кажется ей.

— У нас другие ведуньи есть, тоже сильные, — продолжал он, — я уже за тебя просил, не хотели они слушать после твоих ритуалов тёмных. Но если ты сама придёшь, то, может, и изменят решение.

Алёна собирала мысли, разлетевшиеся в разные стороны.

— А ведь давно не маленькая, — начала она, — вы могли ко мне подойти, поговорить. Хотя бы предложить рассказать что-то. Я ведь всегда вас искала, — Алёна посмотрела на отца, — мама не разрешала спрашивать о том, кто мой папа, и родные молчали, и все в деревне молчали, а я искала вас, да не знала, где смотреть.

— С деревенскими у нас давняя рознь, уже два поколения сменилось, люди позабыли, с чего всё началось, а нелюбовь осталась, — ответил Степан, — а почему не подошли — ждали, когда ты подрастёшь и сама сможешь принимать решения. Ворожбой в детстве заниматься негоже. Женщины говорили, что если ты наша, то тебя ноги сами приведут, тогда мы тебе всё и расскажем. А если ты в