class="p1">Алек знал, что не остался. Он купил все четыре экземпляра в день, когда их доставили.

– Сомневаюсь, – ответил он, стараясь выдерживать в голосе безразличие. – Грейс держит ежемесячные поступления в ежовых рукавицах, сама знаешь.

Вивьен покачала головой.

– Она говорила, что добыла еще несколько экземпляров, когда стало известно о закрытии.

Алек закусил губу, внутренне проклиная себя за само упоминание Сони Блэр в детской попытке поддразнить Вивьен. Он мог только смотреть с растущей паникой, как она весело пробегает крашеными ногтями по обложкам различных журналов, литературных сборников и газет.

– Ага, вот и он. Ноябрь 1949. – Она вытянула последний экземпляр последнего номера «Горизонта», чтобы изучить содержание, тогда как Алек отвернулся от полок.

– Алек…

Он не поворачивался, мысленно костеря себя.

– Алек, ты издался?

Он пожал плечами в жесте, намекающем на поражение. До него оставалось недолго.

– «Девушка из магазина», – услышал он бормотание Вивьен. Она начала яростно перелистывать страницы, пока не нашла рассказ.

Он наконец обернулся, чтобы молча, угрюмо следить, как ее прекрасные губы с размазанной помадой, так недавно завлекающие, беззвучно складываются в слова. Он никак не мог остановить ее или этот миг. Часы соскальзывали с прикроватной башни из книг, и он не мог их поймать, снова.

И затем, будто в плохом кино, литературный журнал был брошен на пол, под ноги, а табличка полетела в пустую корзину для бумаг под стойкой, в смертной воронке грохоча ко дну.

Разрядка подошла к концу.

Глава двадцать третья

Правило № 32

Персонал не должен позволять дружбе мешать работе

После нахождения «Мумии!» и тайного происшествия в заднем кабинете мистера Даттона Эви Стоун больше прежнего пряталась на третьем этаже «Книг Блумсбери». Казалось, только Эш заметил смену ее настроения, когда приносил время от времени чашку чая. Однажды, пытаясь ее подбодрить, он неожиданно предложил – раз уж у них двоих был выходной, но не было в Лондоне родных – пойти в воскресенье на обед в его любимый ресторан в Ист-Энде.

Поскольку Эви никогда прежде не бывала в этой части Лондона, она испытала облегчение, увидев Эша, ждущего ее на выходе со станции «Олдгейт» ровно в полдень. Костюм вместо шерстяного джемпера поверх рубашки с галстуком придавал Эшу в очках в тонкой оправе и с черными волнистыми волосами очень благородный вид. Что-то в Эви просветлело от одного его вида. Он не подошел, чтобы приветствовать ее каким-либо прикосновением, только кивнул и улыбнулся. В этот момент Эви почувствовала, как ее сердце чуть заметно, но ощутимо сжалось во второй раз в ее жизни.

Это было редкое пересечение эмоциональной и социальной пропасти, которую Эви сконструировала вокруг себя после того, как была вынуждена уйти из школы в четырнадцать и начать заботиться о себе. Она на собственном горьком опыте узнала, что амбиции должны идти изнутри, чтобы никто не мог их у тебя отобрать. Многие годы учебы и погружения в старые книги дали Эви цель и утешение; замкнутость дала ей топливо для успеха.

Но стоила ли жизнь продавщицы в книжном таких жертв, когда самое большее, на что она могла надеяться, – это забота о книгах и протирание с них пыли? После поступления в университет Эви распланировала всю свою дальнейшую жизнь, но теперь впервые почувствовала горький вкус иронии. Еще она гадала, не выстроила ли она эту пропасть по другой, менее преднамеренной причине: всегда приходится оставлять часть прошлого позади, чтобы расчистить пространство для чего-то нового.

Чтобы добраться до ресторана, Эви и Эш прошли на юг от Уайтчепел-Хай-стрит и свернули направо на тихую улочку с георгианскими домами. На перекрестке Эли и Сент-Марк-стрит в крайнем подъезде длинного дома восемнадцатого века был халяльный ресторан. Эш объяснил, что этот ресторан, один из всего шести индийских ресторанов во всем Лондоне, возник по нужде.

– Изначально это была столовая в хостеле для торговых моряков, снимающих комнаты наверху. Они готовили разные типы карри, а их товарищи заглядывали в гости, и в итоге это превратилось в первый индийский ресторан в районе.

Эви не много раз бывала в ресторанах – в деревеньке ее детства был только один паб, а стипендия в Кембридже была слишком скромной для развлечений. Более приятная ирония юной жизни Эви заключалась в том, что немногие разы, когда она бывала в ресторанах, она бывала по приглашению Мими Харрисон – и это были одни из лучших лондонских заведений. Самым любимым у Мими была «Темз Фойе» в отеле «Савой», в котором она всегда останавливалась, когда бывала в городе. Там она пила послеобеденный чай в дальнем углу обеденной залы, пряча свои знаменитые черты за рядком пальм в кадках.

Халяльный ресторан сильно от этого отличался. Столики стояли тесно, будто в общине. Эви чувствовала запах разных специй в обедах соседей и слышала различные голоса и диалекты, что заполняли комнату. Ресторан специализировался на трех видах карри, которые все же были написаны на доске: мясо, тефтели и фарш. В этот раз заказ делал Эш, и у него для кухни были четкие инструкции, от которых официант дружелюбно засмеялся.

Наблюдая, как Эш вел ее по дороге, общался с официантами и расставлял стакан воды и салфетку не из нервной привычки, но по стремлению к порядку, Эви не сомневалась, что он был прирожденным ученым. Он был очень аккуратным и основывался на фактах. За обедом она пыталась обсуждать коллег, особенно Алека и Вивьен – Эви все еще не могла понять, что с ними творилось. Но Эша не интересовала оценка или осуждение чужого поведения – то, что ее мать назвала бы праздной болтовней. Эви гадала, всегда ли Эш был таким, или его сдержанность произрастала из того, что теперь его постоянно осуждали.

Дело определенно было не в недостатке наблюдательности. Поначалу Эви думала, что Эш был похож на нее: настолько сосредоточенным на своих задачах, что большие, менее осязаемые дела проходили мимо. Но чем больше времени они проводили вместе, тем больше Эви понимала, что Эш все-таки замечал все. Он всегда был настороже, готовый уйти в защиту. Она не винила его, от нее не ускользнули взгляды, которые они получали, когда были на улице вместе.

Возможно, поэтому, как и она, Эш держался на работе наособицу, рассматривая многочисленные слайды с насекомыми, выполняя тайные задачи, очень отличные от ее. Мысли Эви так часто обращались к прошлому – к пыльному запаху книг, к порванным или рассыпающимся страницам, к записям предметов, найти которые больше не представлялось возможным, – что открытие нового вида насекомых или чему они могли научить нас о нашем мире и его истории было ей непонятно. Точно