Сзади раздается глухой стук. Я отворачиваюсь от сцены, благодарный за повод отвлечься. Анна больше не парит внутри круга. Она рухнула на пол, на четвереньки. Черные щупальца волос подергиваются. Рот открыт, готовый к стону или крику, но она не издает ни звука. По бледным щекам бегут серые полоски слез, словно в воду подмешали уголь. Она видела, как ей перерезали горло. Она смотрит, как она сама истекает кровью до смерти, как краснота пронизывает дом и пропитывает ее белое бальное платье. Все то, чего она не могла вспомнить, просто брошено ей в лицо. Она слабеет.

Против воли я возвращаюсь к сцене Анниной гибели. Мальвина раздевает тело и резким тоном что-то приказывает Элиасу. Тот бежит в кухню и возвращается с чем-то вроде грубого одеяла. Она велит ему накрыть тело, он выполняет. Он явно не в силах поверить в случившееся. Затем она приказывает ему подняться наверх и отыскать другое Аннино платье.

– Другое платье? Зачем? – спрашивает он, но она рявкает: – Пошел! – и он бросается вверх по лестнице так быстро, что спотыкается.

Мальвина расправляет на полу Аннино платье, настолько пропитанное красным, что уже и не вспомнить, каким оно было белым. Затем она направляется к чулану на противоположной стороне комнаты и возвращается, неся черные свечи и черный мешочек.

«Она ведьма», – мысленно шепчет мне Томас.

Проклятие. Нам следовало догадаться, что убийца был своего рода колдун. Но нам бы и в голову не пришло, что это ее собственная мать.

«Гляди в оба, – бросаю в ответ Томасу. – Мне может понадобиться твоя помощь в анализе происходящего».

«Сомневаюсь», – говорит он.

Да я и сам сомневаюсь, наблюдая, как Мальвина зажигает свечи и становится на колени перед платьем. Ее тело раскачивается, пока она шепотом выпевает финские слова. Голос ее нежен, при жизни она никогда не обращалась к Анне так. Свечи разгораются ярче. Она поднимает левую, затем правую. Черный воск льется на запятнанную ткань. Затем она плюет на нее, три раза. Пение становится громче, но я ничегошеньки не понимаю. Пытаюсь разобрать слова, чтобы посмотреть позже, и тут-то я слышу его. Томаса. Он негромко говорит вслух. На протяжении секунды я не понимаю, что он несет, и уже открываю рот, чтобы велеть ему заткнуться – мол, я пытаюсь слушать, – и тут до меня доходит, что он повторяет заклинание Мальвины по-английски.

– Отче Хийси[33], услышь меня, припадаю к тебе униженно и смиренно. Прими эту кровь, прими эту силу. Удержи мою дочь в этом доме. Питай ее страданием, кровью и смертью. Хийси отче, темный боже, услышь мою молитву. Прими эту кровь, прими эту силу.

Мальвина закрывает глаза, поднимает кухонный нож и проводит им сквозь пламя свечей. Это невозможно, но клинок вспыхивает, и тогда одним яростным движением она вонзает лезвие сквозь платье в половицы.

На верхней площадке появляется Элиас с полосой белой ткани – запасным Анниным платьем. Он с благоговением и ужасом наблюдает за Мальвиной. Ясно, что он понятия не имел об этой ее стороне, а теперь, узнав, в жизни не посмеет ей слова поперек сказать, из чистого страха.

Из дырки в половицах сочится огненный свет, и Мальвина медленно двигает ножом, запихивая окровавленное платье внутрь дома, не переставая напевать. Когда последний клочок ткани исчезает, она пропихивает следом нож. Вспышка. Половицы сомкнулись. Мальвина сглатывает и мягко задувает свечи, слева направо.

– Теперь ты никогда не покинешь мой дом, – шепчет она.

Наш ритуал подходит к концу. Мальвинино лицо тускнеет, словно память о кошмаре, становясь таким же серым и вытертым, как деревяшка, на которой она убила Анну. Воздух вокруг нас теряет краски, и я чувствую, как начинают расплетаться наши конечности. Мы разделяемся, разрывая круг. Я слышу тяжелое дыхание Томаса. И Анну тоже слышу. Не могу поверить тому, что только что видел. Это кажется нереальным. Я не понимаю, как Мальвина могла убить Анну.

– Как она могла? – негромко произносит Кармель, и мы дружно переглядываемся. – Это было ужасно. Ни за что не хотела бы увидеть такое снова. – Она трясет головой. – Как она могла? Это же ее собственная дочь!

Смотрю на Анну, по-прежнему облаченную в кровь и жилы. Темные слезы засохли на лице. Она слишком устала, чтобы плакать.

– Она знала, что произойдет? – спрашиваю я Томаса. – Знала, во что она ее превращает?

– Не думаю. По крайней мере, не точно. Когда вызываешь демона, тебе не надо решать, что именно произойдет. Просто посылаешь запрос, а он делает остальное.

– Мне пофиг, знала ли она точно, – рычит Кармель. – Это было отвратительно. Ужасно.

У всех на лбу блестят капельки пота. Уилл еще ничего не сказал. У всех у нас такой вид, словно мы пробежали двенадцать кругов с утяжелителями.

– Что будем делать? – спрашивает Томас, и не похоже, чтобы он был на многое способен в данный момент. Думаю, он неделю проспит.

Отворачиваюсь и встаю. Мне надо прочистить голову.

– Кас! Берегись! – кричит Кармель, но уже слишком поздно.

Меня толкают сзади, и пока я ловлю равновесие, чувствую, как у меня из заднего кармана вытягивают такую знакомую тяжесть. Оборачиваюсь и вижу нависшего над Анной Уилла. В руке у него мой атам.

– Уилл, – начинает Томас, но Уилл выхватывает нож из ножен и делает широкий взмах, заставляя Томаса отпрянуть на корточках, лишь бы убраться с дороги.

– Ведь так ты это делаешь, да? – спрашивает Уилл безумным голосом. Он смотрит на лезвие и часто-часто моргает. – Она слаба, мы можем сделать это сейчас, – говорит он почти про себя.

– Уилл, нет, – произносит Кармель.

– Почему нет? За этим мы сюда и пришли!

Кармель посылает мне беспомощный взгляд. Мы действительно пришли сюда именно за этим. Но после всего, что мы видели, видели, как она там лежала, я понимаю, что не могу.

– Отдай мне мой нож, – спокойно говорю я.

– Она убила Майка, – говорит Уилл. – Она убила Майка.

Опускаю взгляд на Анну. Черные глаза широко открыты и смотрят вниз, хотя я не уверен, видят ли они хоть что-то. Она осела на бок, слишком слабая, чтобы держаться прямо. Руки, способные – по собственному опыту знаю – крошить бетонные блоки, дрожат от усилия не дать телу опуститься на пол. Нам удалось превратить чудовище в дрожащую оболочку, и если был когда момент безопасно ее прикончить, то это сейчас.

И Уилл прав. Она действительно убила Майка. Она убила десятки людей. И она будет делать это снова.

– Ты убила Майка, – шепчет Уилл и начинает плакать. – Ты убила моего лучшего друга. – И тут он замахивается, направляя удар сверху вниз.

Реагирую не задумываясь. Бросаюсь вперед и перехватываю его под руку, не давая клинку пронзить ей спину; вместо этого он отскакивает от ребер. Анна слабо вскрикивает и пытается отползти. В ушах звенят голоса Томаса и Кармель, они орут нам обоим, чтобы мы прекратили, но мы продолжаем бороться. Оскалившись, Уилл пытается пырнуть Анну снова, но только рассекает воздух. Я едва успеваю двинуть его локтем в подбородок. Он, спотыкаясь, отшатывается на несколько шагов, а когда бросается обратно, я бью его по лицу – не слишком сильно, но достаточно, чтобы он одумался.