Несколько настораживает, однако, неизменность и однообразие наших помыслов в отношении твердой руки. Нет, я, конечно, понимаю — дело это полезное, даже в чем-то необходимое. Но чтобы настолько!.. Изгодавгод, извекаввек, какие бы формы государственного правления в России ни существовали! И это вам уже не какая-нибудь там нелепая случайность, а научно установленная закономерность. Совершенно очевидно, в нашем понимании плох и жалок тот государственный деятель, который манкирует в мирное время насильственными методами разрешения внутриполитических и социальных проблем в обществе, как-то: повсеместным террором против боярской измены путем учреждения опричнины и передела землевладения, показательными стрелецкими казнями, в которых и самому не грех рубануть с десяток забубённых голов, беспощадным подавлением бунта казацкой голытьбы, становлением советской власти посредством политики военного коммунизма и красного террора, поголовной чисткой партийных рядов и жесточайшими массовыми репрессиями, превращающими страну в общенародный ГУЛАГ, или вот как сейчас — антитеррористическими операциями, по ходу которых еще удается загнать несколько потрепанный в бомбежках электорат на избирательные участки для свободного волеизъявления. А то как же! Демократия всё ж таки! Отношение к такому миротворцу у нас явно неоднозначное, просто двойственное, не всякий и поймет такого, и, как результат, доверие к нему, конечно, падает, а уж про всенародную поддержку — и говорить нечего. И чем меньше при этом пролито крови, чем меньше проявлено решимости и твердости воли, тем, понятное дело, ниже рейтинг такого горе-политика.

С некоторым разочарованием должен, правда, заметить, что от всех перечисленных мер, направленных согласно нашим избирательным пожеланиям на борьбу с чиновниками-мздоимцами, властными коррупционерами, казнокрадами-олигархами, — им от этого ни жарко ни холодно. Но это так, к слову, всего лишь маленькая ремарка. Важно другое: не имеет значения, по отношению к кому применены эти воспитательные меры общественного воздействия; заслуживает внимания сам факт использования подобных мер, заставляющий биться наши пламенные сердца с удвоенной частотой, вплоть до инфаркта. Не будь этих праведных мер, вызванных всенародной инициативой покончить с творящимися в стране безобразиями, не было бы тогда у нас к такому государственному деятелю ни уважения, ни глубокой признательности, ни всеобщей симпатии.

Но к счастью, в наших суровых краях малахольные властители не приживаются. И уж если кто-то подобный и появляется на вершине власти вопреки народному негодованию, то дни его, считай, — сочтены. Вспомните хотя бы богомольного звонаря царя Федора — а говорят еще яблоко от яблони недалеко падает! куда там! его отец Иван Грозный, должно быть, в гробу перевернулся от такого наследника престола, — или вот гольштинского прикормыша Петра III, до конца дней своих так и не сумевшего утолить печали в связи с безвременной кончиной бедной тети Лизы, которую — вот поди ж ты! — угораздило помереть в самый канун Рождества, в преддверии долгожданных Святок, как раз тогда, когда капусту с квасом, сочево и кутью, а вместе с ними и поминальную скорбь Сочельника вот-вот уже готовы были сменить запеченный поросенок, копченый окорок и заливной студень из свиных ножек, ну а поутру — праздничное веселье святочного катания на расписных санях.

Не хочу быть неверно истолкованным, будто я, приветствуя избрание В.В.П… Президентом России, оплакиваю тем самым — упокой ее душу! — размытую тень почившей демократии. Да ничуть не бывало! Наоборот, я с твердым оптимизмом смотрю в наше светлое демократическое завтра, тем паче что ведут нас к нему такие закаленные бойцы КПСС, КГБ и ФСБ, которые еще вчера неустанной борьбой в рамках своих правозащитных организаций отстаивали попираемое антидемократическим сапогом право человека на инакомыслие. Нет и еще раз нет. Я верю в демократию. В нашу демократию. Со своим, российским, демократическим оскалом лица. Вместе с тем я допускаю, что наша демократия может оказаться несколько отличной от демократии в ее традиционном понимании. Ну что ж тут поделаешь. Так уж сложилось. Как-никак, за плечами целые века антидемократической истории запущенной болезни общества, генетически наследуемой каждым новым поколением избирателей.

Дабы придать монологу большую полемичность, я даже готов изобразить его в лицах, тут же поставив себе в упрек:

— Что же это за болезнь такая, которая длится столетиями, а больной всё жив и жив и даже потеть не собирается? Ведь, как известно, запотевание больного — верный признак наступающей агонии. Тогда никакая это уже не болезнь, а совершенно естественное состояние общественного организма.

— Ну, это ты уже чересчур хватил, — примирительно остужал я себя. — Ты пойми: несмотря на разрушительный гнев в наших сердцах и политический хаос в головах, вот уже в третий раз мы избираем себе президента путем всенародного демократического голосования. Ведь ничего подобного раньше не было. Точнее сказать, было, но эти единичные случаи отнюдь не портят наметившуюся ныне устойчивую тенденцию.

И действительно, припоминал я, как после подозрительно скоропостижной кончины царя Федора и случившейся несколькими годами ранее менее сомнительной смерти царевича Дмитрия — следственная комиссия официально признала, что царевич сам себя зарезал в припадке падучей, играя со своими сверстниками в ножички, — на престол взошел Борис Годунов, избранный по воле народа всем Земским собором — по десяти выборных от каждого города. Да и то сказать — взошел! Его еле упросили: угрожали отлучением от церкви, стращали запретом на совершение духовенством литургий; и только боязнь греха, что падет на его упорствующую душу, и толпы народа, криком умолявшего Бориса венчаться на царство, заставили его наконец согласиться. А уж насчет средств для достижения всенародной воли, направленной на демократические преобразования, — и вовсе можно не волноваться, тут судьба благосклонно предоставляет нам широкий выбор, начиная с уже упомянутого неосторожного обращения с острыми режущими предметами и кончая — согласно манифесту Екатерины — геморроидальной коликой, что неожиданно подстерегла Петра III, или апоплексическим ударом, что коварно настиг его сына — императора Павла Петровича, как указано в обнародованном сразу после кончины отца манифесте Александра I.

Но что мне эти исторические аллюзии, когда я вбил себе в голову, что нищета, мол, не лучшее поле для демократических посевов, что время для демократии еще не пришло, и перспективы для нее в России сейчас не самые радужные.

— А когда у нас вообще были хоть какие-то перспективы, тем более радужные? — отвечаю я себе в форме вопроса.

Однако и этот сильный довод меня почему-то не убеждает, и я продолжаю упорствовать, говоря о том, что, мол, коллективная психология мышления, единомыслие хороши для войн и восстановления разрушенного хозяйства, а в мирное время при построении демократического общества они служат помехой поиску новых социально-экономических путей развития.

— Ой мне эти глупости! — хватаюсь я обеими руками за голову. — В состоянии мирного времени мы пребываем лишь номинально, фактически же — мы никогда не прекращали военных действий, ведя нешуточную борьбу то с пережитками капитализма, то с каким-нибудь уклоном, то еще с чем-нибудь, но всегда за светлое будущее. Да, коллективная психология мышления и массовое сознание отражают демократию большинства. Ну и что? Именно на сознание большинства, имеющего свое большевистское представление о демократии, и будет опираться вновь избранный президент, в лице которого это самое большинство спит и видит достойного выразителя народного единства и символ национальной независимости. Ведь, если ты заметил, Отечество — снова в опасности, международный терроризм — не дремлет, посягая на самое святое — целостность и независимость нашей Родины.