— Вот это ты можешь делать, сколько твоей душе угодно, можешь в любое время суток целовать меня и не задумываться о последствиях твоих действий. — Андрей с готовностью потянулся всем телом к Гюзели, задев при этом плошку со свечами, плошка слетела на пол. В кухне резко запахло гарью.

— Сейчас сгорим, — заорала Гюзель, и они сползли на пол в поисках упавшей свечки.

— Целоваться на кухне не очень удобно, — прошептал он, обнимая ее, они лежали на полу, целуясь и ласкаясь, — здесь абсолютно непригодные условия для жарких поцелуев.

— А мне все равно, — прошептала она, — хоть на кухне, хоть в самолете… Знаешь, как я хотела поцеловать тебя в самолете? Чуть не сгорела от желания. А ты?

— Тоже хотел поцеловать тебя, но побоялся. Я тогда еще не знал, кто ты такая, но все равно боялся.

— У меня с собой пистолет был. Могла бы применить оружие в случае нападения на сотрудника. Знаешь что, пошли в комнату? Здесь свечкой пахнет, как в церкви.

— Давай еще полежим, мне так хорошо с тобой, даже вставать не хочется. — Андрей прижался к ней всем телом.

— Давай помечтаем, вот бы взять и переместиться на кровать, не трогаясь с места. Щелкнул пальцами — и ты в спальне, еще раз щелкнул — и ты на работе, три раза щелкнул — и ты в самолете или в поезде. В студенческой юности, когда утром вставать было лень, я мечтала, вот бы остаться лежать в постели, а на лекции бы отправилась моя дубленка. Представляешь, сидит себе дубленочка так скромненько, записывает лекции, сдает зачеты, но потом… — она горестно вздохнула.

— А что потом? Дубленка сгорела? — засмеялся Андрей.

— Хуже. Я прочитала «Мастера и Маргариту» и поняла, что Булгаков тоже мечтал отправить вместо себя на службу пиджак. Только он мечтал об этом раньше меня лет этак на восемьдесят, если не больше… Ничто не ново на этой земле, даже мысли, — в темноте послышался прерывистый тяжелый вздох.

— Ты, конечно, очень переживала? — Андрей катался по полу, схватившись руками за живот, с трудом превозмогал очередной приступ смеха.

— Тебе смешно, а я переживала, думала, как же так? Ведь это же я придумала, чтобы дубленка ходила в институт. Смейся-смейся над бедной девушкой. И не стыдно?

— Стыдно, очень стыдно, но ты не переживай так. Пойдем в спальню, а то мне очень целоваться хочется. Бедная моя мечтательница, фантазерка, мыслительница моя, — он бережно увлек ее за собой, затем подхватил на руки и внес в спальню.

«Он ходит по квартире, как будто бывал в ней не один раз, знает, куда идти, где и что лежит», — промелькнуло в ее голове, но уже через секунду она сжимала Андрея в своих объятиях. Больше Гюзель ни о чем уже не думала.

Утром она тихонько тронула Андрея за плечо, но он ласково прижал ее к себе, продолжая мирно сопеть.

— Андрюша, захлопнешь дверь за собой. Я ухожу.

— Не уходи. Еще так рано, половина шестого, — он взглянул на часы и теснее прижался к Гюзели. — «Счастливые часов не наблюдают», — пробормотал он и закутался в одеяло.

— Ты спи-спи, — она с сожалением выскользнула из-под его руки и выглянула в окно.

«А на улице-то мороз, и ветер северный, минут сорок придется машину разогревать». Она долго стояла под душем, смывая с себя ласковые прикосновения Андрея, но, поняв, что любовные ласки так просто не отмываются и придется весь день ходить, пребывая в сладостных воспоминаниях, она насухо вытерла тело жестким полотенцем и быстро оделась. Побродив по разгромленной кухне, сварила кофе и, обжигая пищевод, проглотила несколько капель. Помахав рукой перед обожженным ртом, накинула куртку и осторожно прикрыла дверь, чтобы, не дай бог, не хлопнуть. «Как же я быстро перестроилась, оберегаю сон любимого мужчины, даже дверью боюсь стукнуть, чтобы не разбудить его ненароком», — усмехнулась она и опрометью сбежала по лестнице. Выстуженная на морозе машина долго разогревалась, окоченевшая Гюзель с тоской смотрела на зашторенные окна своей квартиры, где спал (или притворялся, что спит) Андрей, ее любимый мужчина, возлюбленный ею так, как никого и никогда она еще не любила.

* * *

Юмашева быстро нашла нужный подъезд, но металлическая дверь была крепко притиснута морозной стужей и кодовым замком к стальному косяку. Она побила кулачками по промороженному железу, потыкала кнопки замка, но дверь не поддавалась. Гюзель Аркадьевна подышала на руки в тонких лайковых перчатках, затянула вокруг шеи черный шарфик и помотала непокрытой головой, стараясь отогнать от себя черные мысли о менингитах, синуситах, колитах, бронхитах и прочих дурных болезнях, настигающих форсистых дамочек в самое неподходящее время. Но черные мысли на то они и черные, чтобы одурманивать голову, переполненную любовными парами ранним морозным утром, и Юмашева решила обмотать-таки голову шарфиком, стянув его с шеи. Пока она возилась с шарфиком, накручивая на голове нечто вроде тюрбана, дверь неожиданно распахнулась, на крыльцо выскочил огромный дог, не обращая внимания на замешкавшуюся Гюзель, пес спрыгнул с крыльца и помчался по своим собачьим делам.

— Ой, не закрывайте, пожалуйста! — завопила она, вставляя ногу между дверью и проемом.

— А кто вы? К кому? — спросил пожилой гражданин, подозрительно косясь на тоненькую женщину, одетую не по сезону в короткую кожаную куртку.

— К Карповой Наташе. — Юмашева пролезла в узкую щель между гражданином и дверью. Она поежилась, оказавшись наконец-то в парадной, и взмахнула руками, отогреваясь после морозной стужи.

— Кажись, Наташи дома нет, — пожилой гражданин все косился на Гюзель. «Ему, наверное, кажется, — подумала она, — что я голая по морозу бегаю, а сам он в бараньем тулупчике, в малахае, молодец, основательный дедок».

— Я подожду ее, — она успокоила подозрительного деда. Гюзель немного попрыгала по цементному полу, пытаясь согреться, затем решительно направилась к лифту.

«Черт с ним, с дедом, пусть думает, что хочет, надо расправиться с этим делом, а то мне уже дурные сны снятся. Кстати, странный сон. Почему-то раньше мне такие не снились, ни во сне, ни наяву. И какой долг у меня вдруг объявился? Никто никому ничего не должен — это закон! Кажется, я давно расплатилась со всеми долгами. А разная дурь грезится от неожиданной любви, эмоции вибрируют, работая на полную мощность, вот организм и выдает сполохи страсти в виде глюков. Лишь бы Наташа Карпова дома оказалась! Что, я понапрасну мерзла и прыгала перед собачьим дедом?»

— Наталья Леонидовна? Откройте, я из полиции. Юмашева — моя фамилия, вот удостоверение. — она притиснула корочки удостоверения к дверному глазку.

«И кто выдумал эти