— А где же ваш отец? — спросила Карен, вытаскивая из сумки мокрые купальники и махровые полотенца, среди которых были и использованные жевательные резинки, и растаявший шоколад. При этом она заметила, что ее дочь потеряла один из шлепанцев для купания.

Дети даже не оторвали взгляд от телевизора.

— Папа только высадил нас. Он еще раз поехал в офис, — сообщили они. — И сказал, чтобы мы не ждали его с ужином. Он вернется поздно.

Лишь много позже Карен стало ясно, что этот момент стал кульминационным. Только впоследствии она поняла, что в эту минуту, в конце этого долгого, одинокого, безутешного воскресенья в ней что-то умерло: надежда, что они с Вольфом снова найдут путь друг к другу, что каким-то таинственным образом смогут вычеркнуть из памяти последние годы и подхватить нить в том месте, где их отношения были еще красивыми, радостными и полными любви. Где-то глубоко в ней еще жила вера, что холод и враждебность в ее браке окажутся временным недугом, который через какое-то время будет вспоминаться лишь с легкой дрожью, а потом его очертания станут все больше и больше блекнуть, пока от него не останется лишь смутное пятно на прошлой жизни.

Теперь же эта вера потухла, бесповоротно и навсегда. Вольф высадил детей в конце воскресного дня, в который он оставил свою жену в одиночестве с утра до вечера, и даже не посчитал нужным выйти из машины и лично объяснить ей, почему он и вечер проведет вне дома. Он поручил сообщить об этом детям.

"Я ему безразлична. Мои ощущения ему безразличны. Больше нет ничего, совсем ничегошеньки, что привязывало бы его ко мне", — поняла Карен.

Карен приготовила детям ужин, но сама не стала есть. Все, что она делала, совершалось в своего рода трансе. Женщина повесила мокрое белье сушиться, полила цветы на балконе, прошла свой обычный круг с Кенцо и поболтала немного с хозяйкой другой собаки, позже даже не вспомнив, о чем они говорили. Потом отправила детей спать, посидела еще немного на террасе и впервые за много лет выкурила пару сигарет — она купила себе пачку в автомате, когда гуляла с Кенцо. В одиннадцать часов Вольф все еще не появился, и женщина отправилась в постель, но заснуть не могла. Она лежала, уставившись в темноту широко открытыми глазами. Это был конец. Конец между ней и Вольфом, и для нее теперь важно было только одно: какие шаги следует сделать, чтобы сохранить самоуважение. Или вернуть его. Потому что от уважения к себе у нее не много осталось.

Когда Карен услышала шум у входной двери, она приподнялась и посмотрела на светящееся табло на электронном будильнике. Почти половина третьего. Вряд ли Вольф так долго сидел в офисе. Карен знобило, и у нее — впервые — не было желания говорить с ним. Желания спросить его, где он был и почему ни словом не обмолвился о своих планах на вечер. У нее вообще не было никакого желания что-либо еще выяснять с ним. Она притворилась спящей, когда муж вошел в спальню и лег рядом с ней. Он двигался необычайно тихо и осторожно, явно надеясь, что все обойдется без разговора.

На следующее утро, за завтраком, Карен тоже ни единым словом не обмолвилась о прошедшем вечере, и, как ей показалось, это вызвало в Вольфе небольшое раздражение. Но ей было все равно. Никакой стратегии она своим поведением больше не преследовала.

В понедельник вечером ее муж опять появился, когда она уже спала. Но и во вторник утром она не заговорила об этом. Вольф теперь казался несколько обеспокоенным.

Когда он уехал, а дети ушли в школу, Карен начала готовить для себя гостевую комнату.

Это была очень маленькая, но уютная комната под крышей, с наклонными стенами, обоями в цветочек и обзорным окном, через которое просматривались сады соседей вплоть до окраины ближайшего леса. Совсем рядом находилась малюсенькая ванная, отделанная зеленым кафелем. Мать Карен когда-то жила здесь, наверху, и это временное проживание под крышей относилось к тем немногим вещам в ее жизни, по поводу которых она не ворчала.

Все дообеденное время Карен занималась тем, что относила свои вещи наверх и развешивала их в шкафу, размещала в ванной свои косметические принадлежности, заправляла кровать постельным бельем и складывала вокруг книги, которые были ей особенно дороги. В ее спальне висели две акварели с цветами, которые она нарисовала несколько месяцев назад. "Когда я думала, что творчество поможет мне выбраться из депрессии", — с горечью подумала женщина. Теперь она сняла их со стены и повесила в своем новом владении. Еще немного протерла везде пыль, поставила букет роз на стол и впустила горячий, летний воздух через широко открытое окно. После этого огляделась и сочла, что комната ей подходит. Это было первым шагом — поселиться наверху. Первым шагом на пути, который, как ей грезилось, будет длинным и каменистым, будет сопровождаться множеством препятствий.

"Дело касается прежде всего твоего самоуважения, не меньше", — убеждала она себя.

Затем Карен стала размышлять, что ей следует сделать дальше. Сейчас было важно действовать, а не сидеть сложа руки.

"Я могла бы позвонить в бюро путешествий и узнать, сможем ли мы получить обратно какую-то часть денег, если я неожиданно откажусь от нашей поездки", — раздумывала женщина. Как ни странно, но с переездом в другую комнату молниеносно решилась проблема, которая так долго мучила ее: теперь она знала, что не поедет в отпуск. Ее только удивляло, почему она так долго колебалась в этом вопросе.

В этот момент зазвонил телефон.

Карен помчалась вниз и ответила запыхавшимся голосом:

— Да! Алло?

— Что-то случилось? — спросил мужской голос, который показался ей смутно знакомым, хотя она не могла определить, кто это был.

— А кто говорит?

— Беккер. Пит Беккер. Я садовник Леновски…

— О, да… вспомнила! Привет! Почему вы думаете, что что-то случилось?

"Я говорю, словно испуганная курица", — подумала женщина.

— Ваш голос прозвучал так странно, когда вы подняли трубку.

— Правда?.. Нет, ничего.

"Кроме того факта, что как раз рушится мой брак и я только что перебралась из нашей совместной спальни в другую комнату", — добавила Карен про себя.

— Я, собственно, хотел лишь узнать, вернулись ли Леновски, — сказал Беккер. — Или, может, вы что-нибудь слышали о них…

Она покачала головой, хотя Пит не мог этого видеть.

— Нет. Ни то, ни другое. Всё без изменений.

— Я считаю, что нам следует вмешаться, — произнес садовник. — Мы ведь не можем делать вид, что нас все это не касается.

Странно, подумала Карен. Пит, которого она восприняла при знакомстве как вполне реалистичного и современного молодого человека, говорил и чувствовал то же самое, что снова и снова крутилось у нее в голове, когда она смотрела на покинутый соседский дом. Но стоило ей хоть что-то сказать по этому поводу, как Вольф сразу же давал ей понять, словно у нее расшалились нервы, что она истерична или же, по меньшей мере, со скуки ищет какие-нибудь события, которые освежили бы ее будни.