куда я уходил… и расставили западню… и вот теперь…»

На этот раз Рауль был полностью уверен, что не ошибается. Победив Боманьяна в Париже, он только что проиграл злодею вторую партию. Одержав над ним верх, Боманьян прижал его к ставням, как прибивают к двери летучую мышь, чтобы оградить дом от злых духов, и теперь подкарауливает кого-то другого, чтобы схватить его и выведать у него тайну.

Но один пункт оставался неясным. Чем объясняется это поведение хищного зверя, готового наброситься на свою жертву? Оно никак не вязалось с мирным характером предстоящей встречи между ним и неизвестным человеком. Боманьяну всего лишь требовалось выйти наружу и, дождавшись незнакомца, сказать: «Госпожа Русслен заболела и послала на встречу меня. Она хотела бы знать, что за надпись выгравирована на крышке шкатулки».

«Если только… – думал Рауль, – …если только Боманьян не ждет кого-то третьего… кому он не доверяет… и на кого готовит нападение…»

Как только у Рауля возник такой вопрос, на него сразу же нашелся ясный ответ. Верное предположение, что Боманьян расставил ловушку ему, Раулю, – это только половина правды. Ловушка была двойная. Так кого же мог поджидать Боманьян с таким злобным возбуждением? Кого, если не Жозефину Бальзамо?

«Вот оно! Вот оно! – сказал себе Рауль, озаренный догадкой. – Вот оно! Боманьян сообразил, что она жива. Да, в тот день в Париже ему, должно быть, открылась правда, и это еще один мой промах… Промах от недостатка опыта…

Ну конечно! Разве стал бы я так говорить, так себя держать, если бы Жозефины Бальзамо не было в живых? Я рассказал этому человеку, что расшифровал его письмо барону Годфруа, что присутствовал на пресловутом судилище в Этиговых Плетнях, – и он бы не догадался, что из этого следует? Не догадался, что такой храбрец, как я, ни за что не бросит эту женщину на произвол судьбы? Ну уж нет! Если я был на судилище, значит я был и на Лестнице Кюре! И был на берегу, когда графиню, связанную, несли в лодку! И я спас Жозефину Бальзамо! И мы любили друг друга… но только не прошлой зимой, как я утверждал, а позднее, когда Жозину уже считали мертвой. Вот что понял Боманьян».

К старым доказательствам добавлялись новые. События нанизывались одно на другое, как звенья цепи. Вмешавшись в дело Русслен, Жозина тоже стала появляться в окрестностях маяка. Сразу узнав об этом от сообщников, Боманьян устроил засаду. Но в нее угодил Рауль. Теперь очередь Жозины…

Казалось, что сама судьба хочет подтвердить догадки юноши. В ту минуту, когда он пришел к последнему заключению, со стороны дороги, идущей вдоль канала и скальной гряды, раздался шум приближающегося экипажа, и Рауль мгновенно узнал торопливую рысь маленьких лошадок Леонара.

Боманьян, судя по всему, знал, чего ожидать, потому что тут же встал и напряг слух.

Стук копыт прекратился… потом возобновился снова, но стал медленнее. Берлина одолевала каменистый склон, который заканчивался плато, а от него начиналась непроезжая лесная тропа, ведущая наверх, к маяку.

Самое большее через пять минут здесь появится Жозефина Бальзамо. С каждой секундой из этих минут его торжества исступление Боманьяна нарастало. Он принялся что-то бессвязно бормотать. С него точно слетела маска трагического актера; первобытные инстинкты, желание убийства исказили его лицо до неузнаваемости, в нем появилось что-то уродливое, звериное. И вдруг стало видно, что эта воля, этот звериный инстинкт направлены против него, Рауля, – любовника Жозефины Бальзамо.

Боманьян зашагал по комнате, механически поднимая ноги и стуча каблуками по каменным плитам. Он явно не помнил себя и, так же не помня себя, словно пьяный, вот-вот совершит убийство. Его руки напряглись, он вытянул вперед сжатые кулаки, похожие на два тарана, и начал медленно толкать Рауля в грудь. Еще несколько толчков – и юноша повиснет над бездной.

Рауль закрыл глаза. Однако он не сдался окончательно, стараясь сохранить последние крохи надежды.

«Веревка сразу порвется, – подумал он, – и я упаду на камни, поросшие мхом. Вообще-то, жребий господина Арсена Люпена д’Андрези вовсе не в том, чтобы болтаться на веревке. Если я, такой молодой, не сумею выбраться из этой переделки, значит боги, до сих пор ко мне благосклонные, больше не желают присматривать за мной! В таком случае – никаких сожалений!»

Он подумал о своем отце, об уроках гимнастики и эквилибристики, которые получил от Теофраста Люпена… он прошептал имя Клариссы…

Однако же ничего не происходило. Он чувствовал, что Боманьян рядом, но тот не предпринимал никаких действий.

Рауль открыл глаза. Боманьян нависал во весь свой рост прямо над ним. Но он не двигался, его руки были сложены на груди, а на лице, которое жажда убийства исказила отталкивающей гримасой, читалось решение отсрочить казнь.

Рауль прислушался: тишину не нарушали никакие звуки. Но возможно, Боманьян, чьи чувства были сейчас обострены, слышал приближение Жозефины Бальзамо? Он вдруг начал отступать назад и, дойдя до двери, поспешно занял прежний пост в нише.

Рауль видел его лицо. Оно было отвратительно. Охотник в засаде вскидывает на плечо ружье и прицеливается, повторяя это движение несколько раз, чтобы в нужный момент не сплоховать. Так же и Боманьян: его руки готовились совершить преступление. Они лихорадочно сближались, как бы обхватывая чью-то шею, а потом кривые пальцы, похожие на звериные когти, судорожно сжимались.

Рауль был потрясен. Собственная беспомощность причиняла ему невыразимые мучения.

Хотя он понимал тщетность своих усилий, он все-таки пытался разорвать связывающие его путы. О, если бы только он мог закричать! Но кляп заглушал крики, а веревки все сильнее впивались в тело.

Снаружи, посреди глубокой тишины, вдруг раздались шаги. Зашуршала листва под тяжестью подола платья. Захрустел гравий.

Боманьян, прижавшись спиной к стене, приготовился. Его трясущиеся пальцы, казалось, уже сомкнулись вокруг шеи и держат ее – теплую и трепещущую.

Рауль закричал прямо c кляпом во рту.

А потом дверь распахнулась, и произошло неизбежное.

Это выглядело именно так, как задумал Боманьян и как представлял себе Рауль. Женщина, в которой он узнал Жозефину Бальзамо, едва успев ступить на порог, сразу же была сбита Боманьяном с ног. Едва слышный стон заглушил яростный вой, рвущийся из горла убийцы.

Рауль в бессилии топал ногами: никогда еще он так не любил Жозину, как в эту минуту, когда наблюдал ее агонию. Она виновна, она преступница? Какое это имело значение?! Жозина была самой прекрасной женщиной в мире, но вся эта красота – чарующая улыбка, прелестное тело, созданное для ласк, – будет сейчас уничтожена. Помочь ей невозможно. Нет силы, способной одолеть силу