меня, поэтому я ждала не местные суды, а рассмотрения моего дела в высшей судебной инстанции страны.

Администрация с первых дней проводит с каждой вновь прибывшей беседу на тему трудоустройства. Спрашивают про образование, место работы. Рассказывают о различных рабочих местах в лагере. Через две недели после перевода из карантина в локальную зону, осужденный может выйти на работу. Большинство идут работать, потому что, ничего не делая, трудно выдержать годы заключения.

Режим дня изо дня в день, из года в год один и тот же.

6.00 — подъем. Радиорубка объявляет громко «Местное время 6.00. По учреждению объявляется подъем». Мало кто встает сразу. Старшина отряда, которая встает раньше на полчаса, ходит по проходам и громко призывает народ просыпаться.

Все отряды облегченных условий содержания делятся на рабочие и линейные. Рабочие отряды работают на объектах — фабрика, рыбный цех, пекарня, столовая, хозяйственный двор. Линейные отряды работают на общественных работах — на территории лагеря, на погрузочно-разгрузочных работах. Там же, в линейных отрядах, отбывают срок пенсионеры и хронически больные, не способные работать.

Рабочие отряды встают утром раньше, поскольку у них завтрак уже в 6.15.

В столовой одновременно помещаются четыре отряда. Поэтому рабочие отряды едят в первую очередь — завтрак, обед и ужин.

7.00 — утренняя проверка. Все отряды строем идут на центральную аллею. Дежурный помощник начальника лагеря приветствует всех, и делает общие объявления, если в этот день есть что-то помимо обычных мероприятий. Затем начальники отрядов пересчитывают свои отряды по фамилиям.

8.00–12.00 — заключенные рабочих отрядов идут на объекты: швейная фабрика, хлебопекарня, рыбный цех, столовая, баня, хозяйственный двор.

Линейные отряды идут по своим местам.

С 8 до 10 — уборка помещений и территорий возле отрядов.

С 10.00 до 12.00 — общественные работы: уборка всей территории лагеря и множество других работ, которые дает дежурный офицерский состав.

12.00–13.00 — обед у всех.

13.00–17.00 — работа на объектах у рабочих отрядов, общественные работы у линейных отрядов.

18.00 — вечерняя проверка.

Рабочие отряды ужинают до проверки, линейные — после проверки.

19.00–21.45 — личное время.

22.00 — отбой.

Те, кто может работать, стараются загрузить себя работой, кружками, культурно-массовой деятельностью. Через некоторое время они перестают считать дни. Время начинает идти быстрее. Тяжело только после свидания. С одной стороны, получаешь энергию от своей семьи и друзей, но после свидания выходить в разные двери очень трудно. Некоторые отказываются от свиданий именно из-за нежелания причинять боль расставания своим детям.

Так проходят годы.

Приходит время подавать ходатайство на изменение условий содержания. Спецчасть выдает уведомление. Заключенная собирает пакет документов. Спецчасть отправляет документы в местный районный суд. Заседания суда надо ждать примерно месяц. Кто-то продолжает жить, как обычно, кто-то перестает нормально спать. Особенно в ночь перед судом. Многие начинают пить валерьянку.

В день суда форменные серые халаты и белые косынки отглажены. Питье валерьянки продолжается.

Суд проходит в библиотеке.

Кому-то вопросы задают, кому-то нет.

Кто-то выходит с каменным лицом.

Кто-то — со слезами. Причем догадаться можно не сразу — слезы от радости или от расстройства.

«Болельщикам» возле библиотеки стоять запрещается, но каким-то образом у каждого зашедшего в зал, а их обычно десять, бывает по несколько человек поддержки. Они обнимают «своих» при любом исходе. Почему-то результаты судов различны в разные времена года — в начале года много положительных результатов, с осени — большинство отрицательных.

Я тоже периодически там оказывалась, когда были рассмотрения условий содержания моих учениц или кого-то, с кем я общалась из нашего отряда или из Центра творчества. Как-то раз я пришла «болеть» за одну из своих учениц и встретила там Галю, помощницу Лоры из комнаты вязания. Галя тряслась, как в лихорадке, при разговоре у нее зуб на зуб не попадал. Я встала позади нее, положила руки ей на плечи и стала ей говорить, какая она хорошая, трудолюбивая, очень заслуживает того, чтобы вернуться домой, и что все это надо сказать судье. Она согласно кивала головой. К тому моменту, когда подошла ее очередь идти в зал заседания суда, ее уже не трясло. Суд принял положительное решение. Когда я пришла в отряд перед отбоем, она прибежала, обняла меня, благодарила и спросила:

— Что вы сделали там, на суде?

Конечно, я ничего особенного не сделала. Я просто ее успокоила, и она уверенно ответила на все вопросы судьи.

Иногда бывали и неординарные ситуации. В одном из рабочих отрядов была худенькая, маленькая рыжеволосая девушка Ира. К моему приезду она уже шесть или семь лет пробыла в лагере и мало надеялась на условно-досрочное. В день ее суда я столкнулась с ней, когда она быстро выбежала из библиотеки, где у нас проходили судебные заседания, и помчалась по центральной аллее. Я зашла в коридор административного здания, в одной из комнат которого находилась библиотека, и спросила стоявших там, какой результат у Иры. Никто не знал. Вечером весь лагерь обсуждал Иру. Она настолько была настроена на отрицательный результат, что не поверила, когда судья сказал, что ее освобождают и, выбежав из зала заседаний, она некоторое время бегала по лагерю, «переваривая» это решение суда и никому не отвечая на вопрос о результате.

Самое больше количество заключенных в США. Но от Казахстана у них есть одно важное отличие: если заключенный подходит по критериям — определенная часть отбытого срока, положительная характеристика, и т. д. — он переходит на более мягкие условия содержания автоматически, без судов.

Наши суды по условно-досрочному — тоже наследие ГУЛАГа. Сталинский «суд» оценивал, удалось ли системе сломать человека или его нужно гнуть дальше.

Если бы практика США была внедрена в нашей стране, удалось бы значительно сократить количество заключенных, а также избежать многих проблем. Главная из них — сердечные приступы после отрицательных результатов судов, и даже смерти.

В моем отряде была очень полная женщина, Татьяна. Она страдала всевозможными болезнями, включая сахарный диабет и гипертонию. Характер у нее был спокойный, с юмором. Целыми днями Татьяна сидела со своей корзинкой и вязала одежки своим внукам домой. Ходила она очень медленно. Пятиминутное расстояние она, пыхтя, преодолевала за двадцать — тридцать минут.

— Я как черепаха, — улыбалась она администрации, как бы извиняясь за свою «низкую скорость».

Татьяна отбыла в лагере два с половиной года. Подала документы на условно-досрочное освобождение. Суд ей отказал, а ночью у нее остановилось сердце.

Преступление у нее было экономическое. Здоровье очень слабое. Какой был смысл у судьи не отпустить ее домой?

Некоторые, сходив на суд