Оглушительный звон, еда летит на моё платье, испортив его полностью. Стол, перевёрнутый мужчиной, разбитые бокалы и тарелки. Я отскакиваю, едва не зацепив человека, сидящего за моей спиной, с моего лица катятся капли непонятной тёплой жидкости.

Стулья отлетают в сторону, Хоук хватает девушку и бьёт по лицу достаточно сильно, так, что она отлетает в сторону, ударившись головой об соседний стул. Он не прекращает, даже когда она пытается встать, хватает её за горло и поднимает вверх, заставляя дёргать ногами в воздухе. Его худое тело излишне сильное и раздражённое, я с секунду стою и наблюдаю, как он снова бьёт её по лицу, оставляя след на её губах и щеках. Растрёпанные волосы и слезы ненависти, стоящие в глазах, приводят меня в ужас, не слышу, что она говорит ему в ответ, поражённая его реакцией. Хватаю свою сумочку с пола, измазанную в соусе и воде, не оглядываясь, двигаюсь к выходу.

Если он хочет быть центром внимания, я точно не поддерживаю этого. Трясущиеся руки выдают моё волнение, вытягиваю пальцы в сторону и тут же ловлю такси.

– Отвезите меня, пожалуйста, только быстрее, – через окно я вижу, как он отшвыривает её на соседний столик, оглядывается в поисках меня, быстро называю адрес моих родителей, там, где я могу быть в безопасности, по крайней мере, ближайшее время.

– Плохой вечер? – таксист обращает моё внимание на себя, протягивая влажную салфетку, губы дёргаются в подобии улыбки. – Вытрите лицо.

Открываю сумочку и смотрю в своё отражение, потёкшая тушь, измазанное лицо, кажется это кровь, принадлежащая девушке. Тщательно вытираю капли с отвращением к себе и к Хоуку. Он избил её на моих глазах, этот хаос, в который превратилась моя жизнь, полностью принадлежит одному человеку. Его подлые поступки и то, что каждый раз вытворяет, сводит ума. Я даже не знаю, как реагировать. Сейчас в душе пустота, он ведь обещал мне вести себя нормально. Сомневаюсь, что Хоук знает, что это вообще такое.

Дождь тяжёлой завесой накрывает город, превращая бесконечное движение в полнейшую неразбериху, напоминая о том, что творится в моей душе. Я стараюсь отвлечься, придать человеку с тяжёлым характером – оболочку. Вешая ярлыки от плохого к хорошему, чтобы оправдать все его поступки и закрыть глаза на то, каким он является на самом деле. И все что теперь я вижу в нем – это жестокость, которая присуща ему и от которой практически невозможно избавиться.

Я бы хотела, чтобы он изменился в лучшую сторону, но не верю в подобные вещи. Даже если он ведёт себя со мной иначе, это не говорит о том, что он сможет сдерживать внутреннего зверя.

Хоук Карпентер со своими демонами в душе способен уничтожить на своём пути все, устроить пепелище, станцевать на костях и потом сделать вид, что ничего не произошло. Я всеми силами была на его стороне, и даже если сомневалась, старалась не придавать этому значение. Быть постоянной жертвой или ожидать, когда, наконец, он сорвёт своё зло на мне? Я не страдаю суицидальным синдромом, чтобы подставлять своё горло, когда он размахивает острием клинка. Понять его порочную душу и принять все то, что творится у него внутри – подобно смерти.

Машина подъезжает к дому моих родителей, я отклоняю в который раз его звонок, игнорирую угрожающие сообщения. И зная его, отключить телефон будет лучшим решением. Протягиваю деньги, которые как нельзя кстати взяла с собой, таксисту, сминаю в руках салфетку, вымазанную кровью девушки, и выхожу под поток воды, льющейся с неба.

Может дождь сможет обмануть моих родителей, которые только что включили свет на крыльце дома. Они не ждут гостей, тем более их расстроенную дочь.

Холодные струи дождя беспечно портят ткань моего нового платья, я уже не кажусь себе такой уж неотразимой в нем. Все будто во сне, отец выбегает под дождь обхватывает меня за плечи и быстро ведёт к дому, где мама не находит себе места. На пороге я пытаюсь снять туфли, но застёжка никак не поддаётся. С трудом сажусь на пол и начинаю плакать навзрыд. Папа шокировано сжимает моё плечо, садится передо мной на колени, снимает обувь и убирает в сторону.

– Мне стоит отнести её в комнату? – спрашивает у мамы. – Я уже и забыл, когда она в последний раз так плакала.

– Неси в гостиную, – указывает мама. Я обнимаю моего папу за плечи, когда он подхватывает меня на руки.

– Ты чего, моя маленькая, так плачешь? У меня сердце разрывается оттого, что я ничем не могу тебе помочь. Что случилось? – он усаживает меня на кресло, я тут же подгибаю ноги под себя.

– Как думаешь… – вбираю в себя воздух, вздрагивая от холода, пронизывающего моё тело, – Я имею право на ошибку?

– На миллион ошибок, детка. Пока ты не научишься определять правильное направление. И в этом нет ничего страшного. На ошибках учатся, – говорит он.

– Я всегда думала, что ошибка похожа на вакцину. Ты приобретаешь иммунитет на всю жизнь и потом уже точно не заболеешь, но в моем случае ни одна из вакцин не сработала. И стоит ли в итоге прививаться, если все выходит из-под контроля и разрушает меня изнутри? – мама уже несёт домашний халат, чтобы я быстро скинула с себя вещи. Папа тут же отворачивается спиной и ждёт, когда я встану и переоденусь.

– Ты в курсе, что я не верю во все эти прививки. Мне кажется, человеку проще переболеть, чем всю жизнь бояться. Разве не так? – мама расстёгивает замок на моей спине, платье соскальзывает с тела и мокрой тряпкой падает на пушистый ковёр. На плечи тут же ложится махровый халат, пахнущий уютом и домом моих родителей, моим детством. Не успеваю обратно сесть в кресло, как папа накидывает на меня плед, который лежал на диване, тщательно и с любовью укутывает ноги.

– Держи горячее молоко, потом будете вести философские беседы. Тревор, садись, видимо я не справлюсь без тебя, – глаза моего отца округляются, и я сразу вспоминаю, как мама делала то же самое, когда не могла справиться одна с ситуацией.

– Ты уверена, что буду необходим? Знаешь, как я отношусь к её слезам? – он ищет способ улизнуть, я сжимаю его руку и упираюсь головой в его грудь. – Так, ладно, я понял, что это необходимость.

– Он не тот, кем я его себе представляла, – шепчу я через слёзы, снова наворачивающиеся на глаза.

– Да он вроде, как и не скрывал, что тот ещё м*дак. Прости, детка, но ты знаешь, что твой папа всегда говорит правду. Его шуточки ниже пояса, те, что раньше в семье мог позволить себе только я, – он гладит меня по голове.

– Ты вечно говорил мне, что у меня толстые ножки и вообще я похожа на француженку, а не на твою дочь. Пап ты не пример, – он усмехается.

– Ничего не могу с собой поделать. Ты знаешь, насколько я люблю подколоть тебя. Мужчины не сотканы из шёлковых нитей, они не могут стать тонко чувствующей натурой, даже когда влюблены. Сказать или сделать какую-то гадость в их крови. И это природа. Мы как львы, понимаешь, видя самку, начинаем вести себя неадекватно, – мама подаёт знак, и папа замолкает. – Что, я не прав?

– Ты был ещё тем львом милый, не буду напоминать тебе про то, как ты метил все вокруг и как доставал всех. Твоё чувство юмора понять было сродни с тем, что космос решил заговорить с вселенной. Даже не напоминай, – мама присаживается напротив меня, упаковав в тёплый плед и отталкивая папу. – Что он сделал?