– А общее некультурное развитие? – спросил я обидчиво.

Она запнулась, а десантник посмотрел на меня с еще большим уважением. Профессоры тоже вроде бы не в пробирке рождаются, а в школах и травку курят, и на переменах под лестницей совокупляются, хотя кто в такое поверит, когда смотришь на их портреты в школьных коридорах, откуда они, мудрые и седобородые, смотрят строго и отечески.

Поддубецкий оставил пилота, подсел к нам с Ингрид. Я поинтересовался:

– Какие-то подробности уже выяснили?

Он ответил мрачно:

– Только что передали из Управления… Ее захватили в ее имении, но тут же повезли в сторону долины Азаята, а это то место, куда в прошлом месяце снова вторглись боевики халифата.

Ингрид охнула:

– Так это когда было!.. Неужели до сих пор?

Он вздохнул.

– Там ситуация сложная. Местное население, чем-то обиженное на соседей, приняло нашествие достаточно… благосклонно. Многие пополнили их ряды. А так как это уже не в первый раз, федеральные силы на этот раз провели зачистку…

Он помялся, она договорила:

– Я что-то слышала, хотя в печати эту тему до сих пор обходят, словно мы живем в Северной Корее. Предельно жестко? Как и требовало остальное население России?..

– Даже либералы, – напомнил он, – начали кричать, что правительство трусит, а халифату нужно дать урок.

– Помню, – сказала она, – я тоже так думала… временами.

– Урок дали, – ответил он. – Чем ближе к счастью и процветанию всего человечества, тем все мы злее и нетерпеливее… Так что теперь в том городке совы и шакалы. Люди возвращаются неохотно, целых домов почти нет, зато руины как в центре, так и на окраинах… Даже самое высокоточное задевает соседние дома. А танковый снаряд, прежде чем рванет, прошибает десяток домов… вы же знаете, какие на юге домики.

Она толкнула меня в бок.

– Владимир, чего молчишь? Что тебя беспокоит, сидишь такой мрачный…

– А как иначе, – ответил я невесело, – а вдруг моих мышек покормить забыли? Или корма недодали?.. Понимаешь, они такие маленькие и нежные, им нужно отмерять очень точно.

– Что, автоматическую кормушку поставить влом?

– Не верю я технике, – признался я. – Часто подводит. Там на месте я три раза проверял за день. И давал им лакомства. А какая автоматика им почешет пузико?

Она сказала с отвращением:

– Тут люди гибнут, а ты о противных мышах…

– А что люди, – сказал я хладнокровно, – пусть гибнут, им можно. А мышек обижать нельзя, они полезные.

– О задании думай, – оборвала она. – Если не вырвать заложницу из рук террористов… может такое начаться!

– А что сейчас можем? – поинтересовался я. – Думай не думай. От думанья голова болит. У тебя нет?

Она подумала, глядя настороженно, как ответить, чтобы не попасть в подстроенную ловушку.

– А вот не болит.

– Так и знал, – ответил я нагло.

Поддубецкий сказал с сомнением:

– Мы могли бы вас доставить и быстрее, но тогда пришлось бы вам прыгать с парашютом.

– Ого, – сказала Ингрид. – Нет, спасибо. Мой напарник как-то на кровать неудачно прыгнул, и с тех пор… гм…

Я смолчал, а она тут же задумалась, лоб морщит, старается понять, где же прокололась, в чем я по своей подлой мужской сущности замаскировал подвох, что молчу и гадко улыбаюсь.

Поддубецкий поглядывает с равнодушной усмешкой, каждый выказывает мандраж по-своему, все норм, скоро прилетим, тогда появится какая-то ясность.

Мандраж на самом деле я не чувствовал, хотя с головой погрузился в рассматривание района нашей высадки, рассматривая его сразу с трех спутников, нашего и двух штатовских, а через полчаса подойдет еще и китайский, так что обзор хороший, но в перехвате сообщений пока ничего конкретного.

Все понятно, захватывали тоже люди, связанные с Управлением, если не его сотрудники. Потому во всех переговорах строжайшая секретность, радиомолчание, не говоря уже о соцсетях, емэйлах или чате в скайпах.

С другой стороны, когда могу просматривать изображения на всех камерах этого региона, сличать, анализировать, то никакая тайна не пробудет тайной долго. Где-то ниточка высунется, а там уже сумею ухватить и начать разматывать.

Поддубецкий наклонился чуть, рассматривая бездну под ногами. Я смотрел, как выражение его лица меняется от злобно-удовлетворенного к озабоченному и почти сочувствующему.

– Да, бои здесь прошли нешуточные…

Ингрид сказала сердито:

– Это была уже не первая попытка халифатовцев! Народ в России требовал принять меры пожестче.

– Опросы показали, – согласился он, – девяноста два процента населения требовало применить и тяжелую боевую технику.

– Вот и применили!

Он сказал успокаивающим голосом:

– Капитан, я военный, а военные не бывают демократами.

– Все правильно, – сказал я. – К счастью, наше руководство решилось наплевать на протесты госдепа, что лезет во все дырки… Госдеп – это не Америка! Америка – это Гейтс, Цукенберг, Маск, Курцвейл…

Они даже задумались, стараясь понять, как это повернуть, а я поглядывал на проплывающий лес с небольшими вкраплениями коттеджных поселков разного уровня благосостояния.

На расчищенной от деревьев полосе в окружении неприметных домиков стоит военный самолет, скоростной, что видно по его бойцовской фигуре.

Вертолет опустился от него буквально в десяти шагах. Десантники мигом выметнулись, соскакивая на землю сразу по трое, и с разбега запрыгивали в распахнутое чрево самолета.

Поддубецкий влез последним, самолет тут же легко понесся по взлетной полосе, легко прыгнул в небо, где-то с ее середины.

Ингрид заметно расслабилась, вслед за Поддубецким, морщась, сняла наушники.

Поддубецкий сказал с облегчением:

– Предпочитаю, как говорится, живой звук.

В самолете нет того грохота, как в вертолете, хотя шумит достаточно сильно, не пассажирский, конструкторы удобства принесли в жертву скорости и маневренности.

Поддубецкий выудил из сумки большой планшет, развернул так, что он стал размером с телевизор.

– Смотрите, вот снимки города, куда заложницу предположительно повезли.

– Ого!

Он сказал неохотно:

– Не надо ужасаться его виду, мы не хотели его превращать в такое! Нас вынудили.

Я помалкивал, вся операция как на ладони, три предыдущие тоже. Все верно, после этой, которую назвали «русские рассердились», бойцы халифата уже не решаются открыто входить на земли России, да и местные страшатся даже подумать, что русские заподозрят в пособничестве боевикам.