Это было как раз в то время, когда молодой Штрассман, сын артистов из Бургтеатра, был приглашен в Грац. Мы с Катериной присутствовали при его дебюте в «Даме с камелиями» в роли Армана. Это был только начинающий артист, но он был так необычайно красив, что красота его заставляла забывать все несовершенство его игры.

Катерина долго лорнировала его и наконец, повернувшись ко мне с довольной улыбкой, прошептала мне на ухо:

– Он слишком красив, я должна доставить себе это удовольствие!

И она «доставила» его себе. В несколько дней он был побежден.

Она никогда не рассказывала мне, каким образом ей удавалось так быстро удовлетворять подобные желания; она только заявляла, притом подтрунивая, о совершившихся уже фактах.

Меньше всего она щадила себя в своих насмешках и в едва начавшемся развлечении уже предвидела конец. Она была убеждена, что ни один мужчина не может быть верен женщине, а для того, чтобы не давать возможности мужчине торжествовать над ней, она их всех обманывала раньше, чем им самим это приходило в голову. Однажды она сказала мне:

– Ты не можешь себе представить, как спокойно относишься к измене мужчины, если ты уже заранее отомстила ему!

Она изменила Штрассману с одним молодым англичанином – г. Ж***, который жил с матерью в Граце и вращался в аристократическом обществе.

Впрочем, мне кажется, что она удерживала при себе Штрассмана все время его ангажемента в Граце, и только исключительно ради его красоты, которой она наслаждалась как произведением искусства.

* * *

Между тем, как Катерина переходила от одной интриги к другой и проводила время в обществе довольно незначительных молодых людей, ее искренне любил очень почтенный человек, капитан К***, который добивался ее руки еще с того времени, когда она жила у его матери.

Его ухаживанье нравилось ей потому, что льстило ее самолюбию, и потому, что офицер главного штаба украшал собой свиту ее поклонников; но ни на одну минуту она не остановилась на мысли сделаться его женой.

Капитан К*** был не только изящным и красивым, но к тому же еще и добрым, симпатичным человеком. Он, по-видимому, питал к Катерине глубокое чувство, которого не смел ей выразить.

Замужество, впрочем, никогда не интересовало Катерину, так как она отлично сознавала, что не была создана для него. Всякое принуждение было ей противно; любовь была для нее приятной забавой, а брак, наоборот, – гнусным обманом.

Она признавала лишь брак с человеком, который разделял бы ее взгляды и доставлял бы ей важные общественные преимущества, как, например, Рошфор, который надеялся сделаться президентом.

Но когда ей говорили об обыкновенном замужестве, она содрогалась от отвращения.

Леопольд, который любил при всяком случае похвастаться своим семейным счастьем, был, конечно, вынужден защищать брак. Желая однажды подразнить ее, он сказал:

– Ты должна была бы благодарить Бога, если б такой человек, как капитан К***, взял бы тебя в жены.

Она, точно ужаленная, вскочила на ноги, но, поняв его злостное намерение, расхохоталась.

– Нет, – сказала она. – Бог не сделает такой несправедливости по отношению к нему, послав ему такую жену; я этого не заслуживаю.

– И он также не заслуживает тебя.

– Аминь.

В ту же минуту служанка отворила дверь посыльному, принесшему Катерине записку от капитана К*** в то время как она читала письмо, я заметила, что этот посыльный, очень часто приходивший с поручениями от Катерины, смотрел на нее каким-то странным взглядом.

Когда он ушел, я сказала Катерине:

– Как он смотрел на тебя!

Шаловливая усмешка мелькнула на ее лице.

– Он стоит на углу моей улицы, и, когда мне нужен посыльный, я всегда обращаюсь к нему. Он влюблен в меня. Когда я смотрю на него, он краснеет как рак. На днях я позвала его в свою комнату, чтобы вручить ему письмо. Я только что вышла из ванны, и на мне был лишь пеньюар. Когда я встала, пеньюар мой распахнулся… Если бы ты могла только видеть беднягу!

Я знала, с какой необычайной ловкостью Катерина умела с самым невинным видом ставить мужчин в такое положение, что их вгоняло в пот.

– Ну, а потом? – спросила я.

– О, потом… потом… Еще пока не было потом!

– Если я встречу этого человека, я ему посоветую взять тебя силой, – сказал Леопольд.

– Ну, он слишком глуп для этого! Но если я его снова встречу при выходе из театра, то велю ему следовать за мной. Это оставит очаровательное воспоминание на всю его остальную жизнь.

– Это безнравственно, – усмехнулся Леопольд.

Она засмеялась. Потом задумалась, точно какая-то мысль беспокоила ее. Вдруг она посмотрела на нас блестящими глазами и сказала:

– Часто у меня возникает желание выйти на улицу и подобно богатым и добрым людям, которые в добродетельных рассказах раздают золотые монеты нищим, отдать мое тело бедным юношам, лишенным этого, потому что не в состоянии заплатить…

Она замолчала, поникнув головой, снова погрузившись в мысли или воспоминания. Я видела, как щеки ее покрылись румянцем и странная улыбка полуоткрытого рта обнаружила ее маленькие блестящие зубки.

* * *

Во время своего пребывания в Зальцбурге мой муж познакомился с графом Сайн-Витгенштейном и его женой и с тех пор переписывался с ними.

Мы знали, что граф сочинил оперу. Он писал Леопольду, прося его помочь поставить ее в Граце.

Моему мужу стоило большого труда уговорить директора театра в Граце поставить эту оперу. Но так как граф был двоюродным братом князя Гогенлоэ, заведовавшего оперой в Вене, то директор наконец согласился. Представление было назначено, и к последним репетициям ожидали прибытия графа и графини Сайн-Витгенштейн в Грац. В это время случилось нечто почти невероятное: Катерина заболела сильным воспалением горла.

Она отнеслась к этой болезни с пренебрежением, как ко всякой опасности, угрожавшей ей. Новизна положения, по-видимому, даже нравилась ей, потому что, несмотря на такое состояние, я застала ее в прекрасном расположении духа, когда навестила ее, и она уверяла меня, что ее очень забавляет хоть раз почувствовать себя больной. Но удовольствие это было непродолжительно: через несколько дней она поправилась.

Между тем Витгенштейны приехали и навестили нас. Было, право, жаль смотреть на их беспокойство и опасение за судьбу их оперы.

У них было очень много друзей среди аристократии Граца, которые с живейшим интересом ожидали события.

Однажды граф пришел к нам, но на этот раз без жены. Он был очень смущен и сказал, что повод, по которому он явился, был чрезвычайно тягостным для него, но что он предпочитает объясниться откровенно во избежание всякого недоразумения.

Я не должна удивляться, сказал он, что его жена не пришла ко мне; но про м-ль Штребингер рассказывают такие ужасные вещи, что она не желает подвергать себя встрече с ней у нас.