Катерина вскочила в коляске и смотрела на эту тревожную сцену разгоревшимися глазами.

– Необходимо перебраться на ту сторону! – воскликнула она.

– Конечно! Ведь было бы жаль пропустить такой удобный случай утонуть!

Она расхохоталась.

Кучер, который остановил лошадей и уже собирался повернуть, глядел на нас с удивлением.

Это был молодой, красивый парень, которому, несмотря на его ответственность за лошадей, не хотелось уступить в смелости молодой девушке; он погнал лошадей в клокотавшие волны, в то время как на другой стороне люди кричали и махали нам руками, точно безумные, а мы, спокойно сидя в коляске, ожидали, что произойдет.

Вскоре он, по-видимому, пожалел о своей отваге. Разбушевавшаяся вода и всевозможные предметы, которые она тащила за собой, били лошадей по ногам и раздражали их; сила воды угрожала снести коляску с дороги, по которой кучер мог ехать только наугад; лошади на каждом шагу попадали в углубления, промытые водой. Кучер боялся продолжать путь, но нечего было и думать о возвращении назад. Мы уже были приблизительно на середине потока, вода достигала лошадям до груди и проникала в коляску.

На той стороне люди, стоявшие теперь неподвижно, как статуи, безмолвно наблюдали за этой сценой.

Я смотрела на воду и бегущие волны, и мне захотелось броситься в них, как вдруг Катерина быстро отдернула меня назад, воскликнув:

– Ради Бога, Ванда, не смотри больше на воду, у тебя закружится голова. Смотри наверх или закрой глаза.

Она обняла меня и прижала к себе.

В то время, когда у меня так сильно кружилась голова, мне было приятно почувствовать себя в объятиях этих твердых и мощных рук.

Тем временем люди, видевшие, какой опасности мы подвергались, решились наконец прийти нам на помощь. Это были молодые рабочие с мельницы, обутые в высокие сапоги.

Они медленно приблизились к нам, осторожно исследуя почву высокими шестами. Подойдя к нам, они принялись бранить кучера, крича ему, что, по всей вероятности, у него лошади краденые, если он завел их в такое место, где они рисковали переломать себе ноги. На нас они смотрели с изумлением и некоторой злобой, так как, в сущности, мы своим безумием вынудили их прийти нам на помощь.

Катерина улыбнулась им и принялась болтать с ними на своем ломаном немецком языке. Это их тотчас же подкупило, злоба их прошла, и они с восторгом глядели на молодую иностранку, которая бесстрашно и весело смотрела на опасность.

Один из них повел лошадей, между тем как двое других стали на подножки коляски, чтобы удерживать ее против течения. Таким образом мы медленно продолжали наш путь.

Катерина щедро дала им на чай и от души пожала им руки.

Мне кажется, они охотно снова бросились бы ради нее в воду, до того у них был довольный и счастливый вид. Они долго стояли на месте и смотрели нам вслед в то время, как Катерина издали приветствовала их. Она сама почти обезумела от радости, подобное приключение было совсем в ее вкусе; ей хотелось бы каждый день испытывать нечто подобное, потому что в этом состояла жизнь, а она хотела жить, жить во что бы то ни стало…

– Единственное, что меня напугало – это ты, потому что, если б ты упала, ты наверное, погибла бы в этом бешеном потоке.

Она радовалась, что не отступила перед опасностью, потому что это было доказательством ее смелости, присутствия духа и презрения к жизни.

– Если б я умела поцеловать себя, я это сделала бы, до того я довольна собой.

В гостинице, очаровательно расположенной в горах, нам подали обильный завтрак. Стол был накрыт на террасе, висевшей над глубокой пропастью, против которой стеной до самого неба возвышалась мрачная гора, покрытая лесом.

Катерина была весела и радостно резвилась как ребенок. После нескольких часов такого чистого наслаждения мы собрались в обратный путь.

За это время вся вода сбежала, и только тогда мы поняли, какой опасности подвергались и какую услугу оказали нам эти славные люди, избавив нас от нее. Дорога оказалась вся изрытой, точно под градом бомб. Нам пришлось выйти из коляски и пройти часть испорченного пути пешком.

* * *

Я нахожу чудом, что Катерина не сделалась любовницей Леопольда. Я даже вначале была уверена, что она приехала в Грац с твердым намерением вступить с ним в связь и что только обстоятельства изменили ее план.

Чувство привязанности, которое она питала ко мне, конечно, не играло тут никакой роли и не помешало бы ей отнять у меня мужа, если бы ей этого захотелось или это было бы ей в каком-нибудь отношении выгодно.

Они не нравились друг другу.

Чтобы заинтересовать Леопольда, женщина должна была возбуждать его фантазию; ему необходимо было украсить ее тем, что он хотел бы в ней видеть. Что мог он найти в женщине, которая в любви видела только наслаждение и с презрением относилась ко всему, что напоминало о чувстве.

– Любовь в том виде, как ты ее понимаешь, – сказал он ей однажды, – отвращение для меня. Я лучше совсем откажусь от нее, чем буду испытывать ее без всякой поэзии. Я не понимаю, как такая молодая девушка может быть так холодна.

– Мой друг, – отвечала ему Катерина, вышучивая его очаровательным образом, – если тебя не привлекает любовь в том виде, как создала ее природа, значит, у тебя извращенные вкусы. То, что ты называешь поэзией, есть не что иное, как обман и ложь, которые никогда не должны осквернять ее, потому что они только делают несчастливыми тех, кто верит в нее. Я оттого так счастлива и горда, что в любви начала с того, к чему обыкновенно другие женщины приходят после мучительных разочарований, когда молодость их уже прошла; ни любовь, ни измена мужчин никогда не нарушат моего спокойствия.

– Ты напоминаешь мне баронессу которая говорила мне в Зальцбурге: умные люди приглашают друг друга на любовь, как на хороший обед, который оставляет после себя только приятное воспоминание.

– Это также и мое мнение. Я нахожу удивительно глупым придавать такое значение и отводить столько места в жизни такой простой, такой естественной вещи, как любовь.

Леопольд был возмущен. Позже он говорил мне, что Катерина совершенно не действовала на него, так как была, по его мнению, слишком мало женственна.

Его негодование смешило меня. Я тогда уже знала, что он тоже получил такого рода приглашение от баронессы Р*** в Зальцбурге, которое он принял, и что в продолжение нескольких месяцев он «обедал» с ней и что большая часть денег, посылавшихся Карлу ежемесячно, шла на уплату «счетов», которые еще долгое время спустя подавались ему за эти «обеды».

* * *

Что за мучительное счастье доставляют дети! Я несомненно нисколько не преувеличиваю, говоря, что с тех пор, как я мать, я не знаю ни часу покоя.

Я постоянно старалась устроить наше существование так, чтобы дети как можно больше оставались со мной. Но очень часто это не удавалось, и отсюда минуты, часы и целые дни жесточайшего беспокойства. Когда мой муж посылал меня на прогулку, в театр, даже в путешествия с целью отыскать любовника, мое тело было, правда, в отсутствии, но все мои мысли были дома, возле моих детей и мужа, который совершенно не мог обходиться без меня и страшно беспокоился, когда я покидала комнату, потому что только я одна помогала ему превозмочь его припадки.