Ради спасения заблудшей дочери он назначил целый ряд церковных служб, на которых она должна была присутствовать. Непокорный дух не только не был изгнан, но еще более укрепился в ней.

В девятнадцать лет, в день совершеннолетия, она получила состояние своей матери и тотчас же покинула отчий дом, чтобы уже больше никогда не возвращаться в него.

Она переехала в Женеву, где поместилась в очень элегантном пансионе; она относилась с большим презрением ко всему тому, что под видом религии, морали или приличий старались ей когда-то привить с помощью голода, побоев и полнейшего отсутствия ласки.

В Женеве она познакомилась с Рошфором, очень развилась под его влиянием, и вскоре ученица могла дать своему учителю несколько очков вперед.

После ее первого же перевода Бюлоз предложил ей постоянное место переводчицы в «Revue des deux Mondes». Но она желала подчиняться только своей ненасытной жажде наслаждений да необузданному любопытству, слепо бросавшему ее из стороны в сторону.

Все, что она рассказывала о своих похождениях, было настолько удивительно, что мы не верили ни слову, дока она всем своим поведением не доказала нам, что говорила правду. Она никогда не лгала, но правда ее граничила с жестокостью. Она была в восторге, когда ей удавалось наговорить людям неприятных вещей, но все это было всегда правдиво, потому что раздражить кого-нибудь ложью она считала бы недостойным себя.

Чтобы дать нам понятие о скупости своего отца, она рассказала, что он в продолжение двадцати лет носил одну и ту же пару туфель; когда войлочная подошва изнашивалась, он сам подшивал новую сверху; в конце концов, благодаря постоянно новым подошвам, туфли становились так высоки, что походили на греческие котурны.

Он сам приготовлял из сажи с водой чернила для себя и для своей школы и продавал эту смесь ученикам, которые пачкали ею свои тетради и платье.

Должна сознаться, что эта черта в нем казалась мне невероятной, пока я, наконец, сама не получила письмо от г. Штребингера: адрес был действительно так намазан, что я перепачкала все руки его письмом.

Привожу историю, верить которой я окончательно отказывалась, но которую мне подтвердили много лет спустя. В Женеве, в том же пансионе, где жила Катерина, поселилась новобрачная парочка: это были русские, князь X*** и его жена. Молодая княгиня, страдавшая легочной болезнью, была послана докторами на зиму в Монтре. Когда она поправилась, князь и княгиня до своего отъезда в Россию решили пожить несколько недель в Женеве, где и познакомились с Катериной. В пансионе очень много говорили о них и их трогательной любви друг к другу.

Эта любовь возбудила любопытство Катерины. Возможно ли, чтобы мужчина действительно любил свою жену, т. е. чтобы он не обманывал ее при удобном случае? Ей захотелось убедиться в этом. По ее мнению, в человеческой натуре не было ничего хорошего, а все, что казалось таковым, было искусственно, притворно и неспособно выдержать соблазн. Она же сделала опыт, который подтвердил ее теорию.

Русский князь устроил ночной праздник на озере, па который была приглашена и Катерина. Она действовала очень ловко, чтобы очутиться в одной лодке с князем. Это было самое главное: остальное было лишь игрой для нее.

На другой день было назначено свидание в гостинице, где Катерина потеряла красивый гребень очень оригинальной формы, который ей подарил Рошфор. Но глупости или по злобе гребень этот передали княгине, которая таким образом узнала, при каких обстоятельствах он был найден.

Молодая женщина знала, что этот гребень принадлежал Катерине, поэтому у нее не оставалось никакого сомнения в том, что произошло.

Рошфор сидел за письменным столом и писал статью, как вдруг дверь отворилась и вошла княгиня с искаженным от волнения лицом, держа гребень в руках. Она хотела заговорить, но вместо слов из рта ее хлынул поток крови, и она упала на пол.

Ее отнесли на кровать Рошфора, где она вскоре скончалась.

Вот что рассказала нам Катерина.

Много времени спустя, как-то раз за обедом у Рошфора речь зашла о Женни – так он называл Катерину, и чтобы показать нам, какая она была негодяйка, он рассказал нам эту же историю в том же виде, как мы ее слыхали раньше.

Я спросила Катерину, неужели ей после не было жаль этой молодой женщины, Она сказала, что да, она до сих пор жалеет о ней, но что при случае снова поступит так же, так как не желает питать никаких иллюзий относительно любви и мужчин; в данную минуту у нее их нет, и, по ее мнению, несколько ускоренная смерть чахоточной больной не была слишком дорогой ценой для этого.

– А кроме того, – прибавила она, – если бы ты знала, какой это был прекрасный и страшный момент, когда принесли ее труп в пансион. А затем сцена с Рошфором… когда он назвал меня убийцей. Я рада, что испытала это. Жизнь необходимо подхлестывать сильными ощущениями, чтобы она не застаивалась и не впадала в банальность.

Руководствуясь только минутными капризами, Катерина вела самое беспорядочное существование. Иногда она ночью вскакивала с постели и, не одеваясь, принималась за переводы, исписывая бумагу своим красивым слогом; ее талант и легкость, с какой она писала, доставляли ей самой удовольствие; работа для нее была наслаждением, она не могла от нее оторваться, пока наконец перо не падало у нее из рук.

По временам она проводила целые недели и месяцы ничего не делая.

Ела она не тогда, когда была голодна, а когда ей это приходило в голову; иногда она в продолжение не притрагивалась ни к чему, чтобы позже поесть с большим удовольствием. Она совершенно относилась к своему здоровью, выказывала презрение, которое ужасало меня; ей были знакомы легкие недомогания, к самым здоровым и сильным женилась ничего и обладала смелостью чины. Она не желала пропускать ни одной минуты в жизни, не использовав ее сознательно, и потому вечно волновалась, с нетерпением ожидая, что принесет с собой следующий день, еле» дующая минута.

Очень часто утром она вбегала ко мне в комнату, спрашивая меня:

– Ванда, какое развлечение предстоит нам сегодня?

Если я отвечала ей, что мне некогда думать о развлечениях, она пожимала плечами с видом рассерженного ребенка.

Однажды она вбежала таким образом, прося поехать с ней в одну из окрестностей, где, по слухам, было очаровательно и где можно было прекрасно поесть в гостинице.

Я отказалась, так как не могла провести целый день вне дома. Она позвала на помощь Леопольда, который тоже стал настаивать, потому что он очень любил, чтобы я проводила время в обществе Катерины, находя, что таким образом у меня больше шансов встретить «грека»; мне пришлось им уступить.

После двух часов езды мы очутились перед широким и бурным потоком, властно стремившимся по лугам и полям и заграждавшим нам дорогу.

В горах всю ночь шел сильный ливень, воды, сбегая вниз, образовали этот поток. На противоположной стороне, где дорога поднималась вверх, мы увидели несколько человек, кричавших нам что-то; но благодаря расстоянию и шуму потока мы ничего не могли разобрать.