Но иногда с радостью в сердце, которую не мог отрицать, он думал, что главное сейчас – это люди, которые здесь вокруг него. Они с ним говорят, спорят, противоречат, стараются поддержать, тревожатся за его судьбу и сражаются с ней. Предлагают ему частичку своей веры. От этого становилось теплее и звучала в душе музыка. Пришла мысль, что никто бы не мог похвастаться таким чудесным опытом, как он в этот день своего самоубийства.

Но эта радость всего лишь краденая. Пора уходить и встретить судьбу, в которой музыки совершенно не будет.

Гибсон поднялся.

– Одну минуту, – начал водитель автобуса. – Подождите. Послушайте…

– Что такое, Ли? – встревожилась миссис Ботрайт.

– Мы все расслабились. Не уходите, Гибсон, постойте. Я хочу получить ответ на вопрос, который меня беспокоит. Розмари…

– Да, Ли?

Мистер Гибсон сел. Он весь дрожал. Водитель автобуса был проницательным человеком.

– Пресловутая Этель решила, что вы подсознательно захотели избавиться от мужа? Скажите, какие у нее были для этого основания?

Розмари покраснела.

– Она разгадала причину?

– Да, – ответила Розмари. – Конечно, разгадала. – Она вертела в пальцах бокал. – Такие браки несостоятельны. – Она говорила почти сонно. – Кеннет на двадцать три года старше меня. Разве это не ужасно? Этель считает, – ее голос стал тише, но она с вызывающей отвагой продолжала, – что я должна желать себе партнера моложе.

– Как, например? – Светлые ресницы Ли Коффи трепетали, глаза блестели. Художник выпрямился в кресле. Миссис Ботрайт вдруг сделалась невозмутимо отрешенной.

– Как, например, Пол, – ответила Розмари.

– Вот мы и дошли до сути, – удовлетворенно хмыкнул водитель автобуса.

– Ага! – поддакнул художник.

– Ну, вот, Рози. – Пол покраснел. – Теперь вы знаете…

– Я думала, что знаю. – Розмари улыбнулась.

– Если мы все расслабились, ладно, скажу кое-что я, – выпалила Джини. – Она для отца стара.

Гибсон ощутил волну потрясения.

– Розмари стара!

– Ему нравятся довольно пышные, лет на пять старше меня и дюйма на два ниже, – без стеснения продолжала девушка. – Могу судить по тому, что наблюдала.

– Перестань, – попытался утихомирить ее смущенный отец. – Простите, Рози. Но, в конце концов, вы ведь его жена. И я, разумеется…

– Не извиняйтесь. – Лицо Розмари стало безмятежным. – Вы были добры ко мне, Пол, пытались утешить. Уговаривали не тревожиться. Но я слишком для вас стара, но и вы, уж простите меня, Пол, слишком занудны на мой вкус. Понимаете, мне нравятся пикантные мужчины.

– И правильно, – самодовольно усмехнулся Тео Марш. – Умная женщина.

– Этель в такую простую вещь поверить не могла, – с тихой грустью заметила Розмари. – Правда такова, что я вышла замуж за мужчину, которого полюбила.

Гибсон посмотрел на свой бокал и перевел взгляд на жену: ее тонкие, красивые пальцы тоже сжимали стекло.

Оправившись от потрясения, он заговорил – довольно спокойно, но все же запинаясь:

– Тем не менее Этель права: я символизирую для вас образ отца.

– Только не моего. – Розмари с удивлением посмотрела на него. – Отец с самого моего рождения был злым, вечно поучающим, несправедливым, мелочным и избалованным, как ребенок. Рискую показаться неблагодарной, но это правда. Кеннет совершенно не похож на моего отца, – учтиво объяснила она.

– А ведь смешно, – словоохотливо продолжил Гибсон (странное все-таки сборище!). – Мне пятьдесят пять лет. В моем возрасте влюбиться так сильно впервые в жизни выглядит довольно курьезно. Все будут улыбаться.

– Улыбаться? – повторила Вирджиния. – Конечно. Это так здорово. Приятно смотреть.

– Я бы сказал, похихикать, – поправил Гибсон.

– Кто это собирается хихикать? – проворчал водитель автобуса.

– С какой стати? – добавил художник. – Я сам влюблялся прошлой зимой. И если бы кто-нибудь вздумал надо мной хихикнуть, я бы плюнул ему в глаза. – Никто из присутствующих не усомнился, что он именно так и поступил бы.

– И с чего это Этель наградила вас обоих черными метками? – спросил Ли Коффи. – Гнула и гнобила обоих. Ведь с первого взгляда заметно, что вы друг в друга влюблены. – Он был из тех, кто нежно рубит правду-матку в глаза.

– Я трусиха, – призналась Розмари. – Надо было все-таки плюнуть ей в глаза. – Она сидела очень прямо. – Винить некого, только саму себя.

Мистер Гибсон чувствовал себя без сил и в то же время умиротворенным.

– А еще и меня. Я старый, хромой, нерешительный и исключительно глупый. Позволил сестре сбить меня с толку. Это моя ошибка и вина. – Он жадно осушил бокал, ему захотелось плакать.

– Зато наш Пол красив, как герой в глянцевом журнале, – заявил художник. – Столь хорош, столь пригож. Без обид, Пол. И, полагаю, сексуальный. – Он скрестил ноги в желтых носках и, как умел, прикинулся невинным. – По оценке смертоносной Этель.

– Смертоносной Этель? – сердито повторил водитель автобуса. – Хорошо сказано. Годится!

– Люди знают, если влюблены, – сказала Вирджиния и тут же прикусила губу.

Розмари откинулась назад и улыбнулась:

– Разве мы можем что-нибудь знать? В журнальных историях и в тех кинофильмах, которые я видела, не принимают в расчет один факт. Почему один человек хочет находиться рядом с другим человеком? – Она посмотрела на Вирджинию. – Не потому же, что он красив (хотя Кеннет и очень хорош собой). И не потому, что он молод. Для меня, – продолжала она, обращаясь к лампе подле дивана, – самое главное, насколько вдвоем забавно, и говорю я сейчас не о сексе. Хотя… – Розмари сглотнула. – Вы меня понимаете? Насколько интересно друг с другом. Мне с Кеннетом было хорошо, как никогда раньше. – Розмари рассмеялась, подалась вперед, и в ее голосе появилась страстность. – Почему люди боятся говорить, что именно это их привлекает? Я думаю, что на самом деле в этом заключается самое главное притяжение.

– И самое постоянное, – прошептала миссис Пайн.

– Несомненно, – подхватила миссис Ботрайт. – Иначе человечество бы не выдержало. Не все любимые жены имеют двенадцатый размер. – Она возмущенно покачалась на своих объемистых бедрах.

– М-м-м… – протянул художник. – Мне нравилось общество моей четвертой жены. Готов был проводить с нею круглые сутки. И хотя она имела не идеальные лодыжки, я ее оплакиваю, это факт. – Он выглядел слегка озадаченным.

– Согласна, – выдохнула Вирджиния. Водитель автобуса покосился на нее из-под ресниц.

В жилах Гибсона пульсировала радость, к которой одновременно примешивались стыд и печаль. Он решил, что все остальное – сугубо его дело, как бы ни любил – да, да! – тех, кто был сейчас вокруг него. Гибсон взял Розмари за руку и очень просто – отчего слова стали очень личными – проговорил: – Спасибо за все, что вы сделали и сказали. Но теперь нам пора. – Он повернулся к миссис Пайн. – Помолитесь, чтобы яд нашелся.