– А что же делать?– Крикнул один из солдат.– Мощи мы забрать не можем, сидеть здесь среди язвы и ждать пока этот раненый Ливенбах вернётся за своим щитом и штандартом.

– А он вернётся,– загалдели солдаты.

– Такие господа завсегда за своими гербами возвращаются, – говорили другие.

– Потеря штандарта для господ позор! Потеря чести!

– Если вернётся, что будем делать?

Все смотрели на Волкова, ждали его ответа, и он ответил так, как ни кто не ожидал:

– Конь у него был хорош, и доспех его мне тоже понравился. Если он оправится от раны и вернётся, мы его убьём, и коня я отдам вам, а доспех заберу себе.

Он говорил так, зная, что от раны рыцарь так быстро не оправится.

Так, что пара дней у него была.

– Сгинем мы здесь с таким господином,– тихо сказал кто-то из солдат.

Другие может его, и поддержали, но вслух ни кто ничего не сказал.

Не давая времени для размышлений, кавалер распорядился:

– Пруфф, десять человек, со мной, отвезти воду в цитадель.

– Да господин,– ответил капитан, но не сразу, а чуть помедлив.

Пруфф думал как быть, но выхода из сложившейся ситуации он пока не находил, и поэтому решил чуть подождать. Денёк – другой.

Честно говоря, Волков и сам не знал, что делать, но он надеялся, что Брюнхвальд всё-таки откроет ему ворота. Он очень на это надеялся.

– Вы мошенник, Фридкофф,– орал Брюнхвальд с башни над воротами.– Мошенник!

– Меня зовут Фолькоф, – поправлял его кавалер, задирая голову вверх, так, что шлем начинал сваливаться.

– К дьяволу, какая разница, всё равно вы мошенник. Убирайтесь, иначе я прикажу арбалетчику пристрелить вас.

– Прекратите, Брюнхвальд, честным людям недостойно так ругаться, да ещё при наших людях. Скажите лучше, чем я вас так разгневал?

– Что? Недостойно я себя веду? – Ещё больше злился ротмистр.

– Извольте объяснить, в чём ваш упрёк.

– Вы вчера пытались подкупить моих людей, у меня за спиной. Вы бесчестный человек!

– Ваш упрёк напрасен,– крикнул кавалер,– они сразу сказали мне, что сообщат об этом вам. И видимо так и поступили.

– Вы не должны были вести дела с моими людьми за моей спиной! – Брюнхвальд грозил кавалеру пальцем с башни.

– Я и не собирался, они сказали, что вы отдыхаете, тогда я сказал, что б вас не беспокоили, вот и всё. Ваши упрёки напрасны. Просто я пару лет просидел в осадах и знаю, что это такое.

– Не надейтесь, вам не удастся подкупить меня и моих людей, сыром, вяленым мясом и вином. Убирайтесь.

– Я и не надеялся вас подкупить, я надеялся с вами подружиться. Вот сейчас я привёз вам воду, я взял её из реки, выше по течению, мы сами такую пьём.

– Вы надеетесь, что мы откроем вам ворота, или спусти вам мощи, за ваши подарки?– Орал Брюнхвальд, но уже не так зло как сначала.

– И то и другое меня бы устроило,– отвечал кавалер.

– Не надейтесь, вы ничего не получите, слышите, Фолькоф, ничего. Нам не нужна ваша вода. Уезжайте.

Это было то, чего Волков больше всего боялся, этот суровый ротмистр не собирался уступать.

– Ладно, Брюнхвальд, – крикнул он толи устало, толи разочарованно,– я поставлю бочки у ворот, заберёте их, когда мы уедем.

– Делайте, что хотите Фолькоф, можете ставить у ворот, можете вылить в канал, ваша вода нам не нужна.

Волков вздохнул и велел своим людям сгрузить бочки к воротам.

Он был подавлен, хотя виду и не показывал, нельзя, что бы люди его видели уныние своего командира. Поэтому он держался горделиво, и даже поигрывал плетью. И он не ожидал, что ему закричат с башни, но не громко, чуть сдавленно:

– Господин, господин.

Кавалер поднял голову и увидел солдат Брюнхвальда.

– Что вам?– Спросил Волков.

– Наш припадочный ушел, и мы хотели сказать вам спасибо за воду.

У нас её совсем не осталось, черпаем жижу со дна, дождей то не было неделю уже, а из колодца вообще пить нельзя, тухлая она, даже глядеть на неё страшно, не то, что пить.

– Пейте, добрые люди, я ещё привезу.– Обещал Волков.

– Господин, мы отдали бы вам мощи, – заговорил другой солдат,– да наш старик грозился повесть тех, кто вам их отдаст, а он повесит, с него станется.

– А вино вам понравилось?– Спросил кавалер.

– Вкуснее и не пробовали, за полгода, что тут сидим, нам и разбавленный уксус был бы сладок.

– Я привезу вам ещё, если нужно,– обещал Волков, его настроение заметно улучшилось, после такого разговора с солдатами Брюнхвальда,– вода у ворот, как уедем – забирайте.

– Спасибо вам за всё, добрый господин.

Роха был замордован, волосы мокрыми прядями, борода клочьями, откинул свою деревяшку, сидел, растирал обрубок ноги. Отдувался. А вот Сыч, был бодр и доволен:

– Не поверите, экселнец, сколько вокруг добра. В какой дом не зайди, везде посуда стеклянная, всех цветов. Не поверите, я видал синие высокие кружки на ножках, на тонких ножках. Стояли на столе, как будто кто только что пил из них. Кувшины и тазы медные. Полотна везде хорошие, на стенах гобелены. Ножи и вилки. Скатерти. Стулья с резными ногами…

– Я ж сказал в открытые дома не заходить,– зло сказал Волков, – Язву принести хотите?

– В открытые мы не заходили,– кряхтел Скарафаджо, растирая обрубок ноги, – это твой мошенник запертые открывал, он у тебя не из воровских людей случаем? Похоже воровское ремесло ему знакомо.

– Да ну какое ремесло, так, кое-как да кое-где…– скромничал Сыч.

– Живых видели? – Спросил кавалер.

– Видели,– отвечал Роха, и заорал,– эй, кашевар, кашевар! Вина мне принеси.

– Не видели, экселенц, но слышали, – поправил его Сыч,– напуганы все, двери не отпирают, мы особо и не ломились.

– Много живых?

– На нашей улице один дом живых. Нотариус живёт. А на той, что идёт вдоль канала аж два с живыми. А вот, если на запад от канала свернуть, ещё один дом с живыми нашли. Там каменотёс живёт, остальные говорить с нами не хотели, боялись. А каменотёс стал говорить, хотя дверь не отпирал. – Рассказывал Фриц Ламме.

– Твой человек, жулик ещё тот, сказал ему, то мы еретики, так он собака, обрадовался.– Произнёс Скарафаджо, принимая от кашевара огромную кружку вина отпивая большой глоток.– Фу, горло пересохло.

– Ага, так и есть, экселенц, посудник – еретик. Просил хлеба принести, мол, семья у него голодает, неделю всё как доели.

– А дверь то не открыл,– добавил Роха, отпивая вина опять и с удовольствием и приговаривая,– Господь Вседержитель как же это хорошо, не то, что у нас в Аланталуссии, конечно, но тоже очень, очень неплохое вино.