Еретик был худ, изможден, зарос щетиной, стоял, исподлобья глядел на солдат. И молчал, а вот баба его выла, и четыре исхудавших дочери тоже скулили беспрестанно.

– Прекратите,– сказал кавалер, – никого не убьём, никого не тронем,

если поможете попасть в цитадель. Ещё хлеба дадим. Сыч.

Сыч тут же раскрыл мешок, стал показывать хлеб и сыр потряс кувшином:

– А тут вино.

Еретик молчал. А баба его перестала выть, как будто выключили её, поглядела на хлеб и заговорила:

– А вода есть у вас?

– Всё есть всё.– Заверил Сыч.– И Вода хорошая и масло и бобы и солонина. И всё дадим вам, красавиц своих покормите, ежели расскажите, как попасть в цитадель. Ну? Чего молчишь то , безбожник? Дать твоим детям хлеба? Я дам, скажи, как попасть в цитадель.

– Известно как, – наконец ответил мужик мрачно,– есть южные ворота, есть северные, идите и заходите.

Сказано это было, если не с вызовом, то уж точно с неприязнью. Не дожидаясь приказа, Сыч коротко, без замаха ударил мужика в правую часть брюха. Тот сразу повалился на землю, а баба и девки снова завыли.

– Ты бы лучше не грубил,– ласково говорил Сыч присев на корточки рядом с мужиком,– мой господин грубость не любит. Велит тебя и бабу твою на воротах повесить – я повешу. А девок твоих заберём, скучно солдатам в лагере, вино есть, а девок нету. Так, что, милок, ты, лучше, спесь свою еретиковскую при себе держи. Ну, так, что скажешь, как в цитадель пройти можно, если ворота закрыты? А мы хлеба тебе, девицам твоим дадим.

Мужик сел на землю, приходил в себя после удара, кряхтел и наконец, произнёс:

– От вас папистов, хлеб взять, что душу сатане заложить.

– Да уж ты…– начал Сыч.

Волков видел таких уже не раз, видел, как пытали их и огнём и железом, и всё равно они не отрекались от ереси. И он сказал Сычу:

– Оставь его, разговоры с ними – пустое. Вешай на воротах. Девок в лагерь.

И тут вскочила баба, подбежала к кавалеру упала рядом на пол, схватила его за сапог, заговорила с жаром:

– Господин, умоляю, не казните его, он человек смирный, незлобивый, только верует сильно, верует он, вот и противится, а в город есть дорога, я вам её покажу.

Кавалер смотрел на неё, поигрывая уздечкой и спросил:

– В какой город?

– Вы его цитаделью называете, а мы городом, – торопясь говорила женщина,– дорога под землёй есть, от старой ратуши до самой реки идёт, за стеной выходит. Ею контрабандисты пользовались, соль в город возили, так бургомистр велел её заложить, и он,– она указала на мужа, – с отцом его, её заложили. Не казните его, прошу вас, господин.

Она продолжала крепко держать его за сапог, а он думал, поглядывая то на неё, то на мужика, то на их дочерей. Казалось, что удача улыбается ему, но он боялся поверить в это. Наконец он произнёс:

– Сержант, бабу и девок в лагерь, пусть покормят их, и не обижают, а ты, – теперь он говорил еретику,– покажешь, где ваша старая ратуша и где ход.

– И не вздумай злить господина, – шипела баба со злостью, и даже щипала своего мужа,– покажи всё, иначе нам худо будет.

– Уйди дура,– тихо отбивался мужик пытаясь встать,– уйди я сказал.

Сыч помог ему встать, отдал мешок с едой женщине и сказал:

– Ну, куда идти, где ваша, старя ратуша?

– На север вдоль канала,– нехотя говорил еретик,– а как до собора святого Петра дойдёте, так налево поворачивайте. Так и дойдёте, авось не перепутаете.

– Иди, давай,– сказал Сыч и с силой толкнул его в спину и дал ему по башке,– покажешь всё нам сам и ратушу, и ход.

Один из солдат повёл женщину и девочек в лагерь, все остальные двинулись за еретиком к ратуше.

Ратуша стояла на красивой площади и действительно была старой, грузное здание из, некогда красного кирпича казалось чёрным. Ворота. У здания были большие ворота, видимо когда-то оно служило ещё и складом и казначейством и городским арсеналом, а может и первой тюрьмой.

– Ну, – сказал кавалер еретику,– открывай, показывай, где ход.

– Ход я вам покажу, да только замурован он, – нехотя отвечал тот.

– Ну, так ты ж нам его размуруешь,– ласково уговаривал Сыч, держа мужика за шкирку, – размуруешь ведь?

– Мне помощники надобны будут,– говорил еретик невесело,– инструмент опять же.

– Всё тебе будет, – обещал сыч,– ты давай ворота открывай пока, показывай где ход, а уж с помощниками и инструментом мы поможем.

Ворота были старые, но ещё крепкие, на них были петли под замки, но замков не было. Еретик приналёг на одну створку, потянул, та без скрипа, но с трудом пошла, еретик пыхтел. Упирался, а Сыч стоявший рядом менялся в лице, он видел, что то от чего бледнел и начинал пятиться от ворот. У солдат, что стояли рядом с ним тоже округлялись глаза, они стали неистово осенять себя Святым знамением, забубнили молитвы. Волков не понимал, что происходит, просто наблюдал за происходящим. И тут еретик отворил сворку ворот и сам увидал то, на что глядел Сыч и солдаты.

Мужик сначала скрючился, как от боли, потом вылупил глаза, и, заорав «Господи да свершится воля твоя» кинулся бежать. Бежал он мимо кавалера, и тот, вытащив сапог из стремени, толкнул им пробегавшего еретика, и он кубарем полетел по мостовой. Затих, лежал истово молился.

Кавалер решил узнать, что ж такого все увидели в ратуше и чуть тронул шпорами коня. Конь сделал несколько шагов, прежде чем Волков увидел то, что всех пугало.

В ратуше стояли люди. Худые, измождённые, в драном платье, босые. Все они были в язвах, у многих были черны пальцы, у всех были бубоны на разных частях тела многие из которых полопались и из них вытекал чёрный, вонючий гной. А глаза у людей были серые, как в дымке, так что и зрачков почти не разобрать в них.

– Мертвяки,– сказал кто-то рядом с кавалером.

Кавалер оглянулся, рядом с ним стоял немолодой солдат и он продолжал:

– Мы ж свами ночью таких рубили, господин.

Солдат был прав, Волков узнал их по запаху. Запаху гноя и тухлятины.

– Как тебя звать?– Спросил он у солдата.

– Гюнтер, господин.

– Возьми трёх человек, Гюнтер, и начинай ломать вон тот забор.

– Хорошо, господин, а не скажете зачем?

– Скажу, нам нужны дрова, я сожгу этих бедолаг. Негоже мёртвым ходить среди живых, Гюнтер, даже ночью.

– Истинно так, господин.– Согласился солдат.

– Сержант, пошли одного человека к капитану, пусть приведёт ещё десять человек, могут понадобиться. А ещё рукавицы, уксус и крючья пусть принесут. – Произнёс кавалер, не отрывая глаз от стоявших и не шевелящихся мёртвых людей.