– Твою же ж муттер! – замыкающий тихо выругался и хлопнул ладонями в перчатках над головой. Отряд замер на секунду, после чего бойцы разбежались к стенам, охраняя периметр, а командир подошел к Штольцу, внимательно разглядывая масштабы бедствия.

– Как тебя угораздило в липучку влететь? Детский сад…

– Я ж не специально.

– Ладно, это я виноват… Про все же не предупредишь. Не дергайся, а то эта тварь сейчас до края чулка доберется, потом единственный способ – ампутация.

Штольц замер, перестав выкручивать ногу из цепкого захвата.

Командир свистнул, подозвав ближнего бойца. Тот подбежал и, развернувшись спиной, подставил командиру рюкзак, продолжая держать свой сектор под прицелом. Шталкер порылся в нутре рюкзака и извлек из него небольшую емкость с темной жидкостью. Осторожно, с тихим чпоком резиновой пробки, откупорив ее, он наклонился над попавшей в капкан ногой Штольца. Георгий Иванович не видел, куда тот вылил дымящийся раствор, но «пакет» вздрогнул всем «телом» и, отпустив ногу, с рассерженным шипением скрылся в трещине.

***

Казарма напоминала сталкерскую школу, только побольше, здесь явно размещались и новоприбывшие, и старожилы вперемешку. Игорь бросил полупустой вещмешок на свободную койку.

Терпеть-то можно, но удовольствия никакого. Он недолго оставался один, после физзарядки вернулись и остальные обитатели. На подколы местных Литвинов не отвечал, а на слишком наглых пришлось самоуверенно огрызнуться. Наверное, у молодых бойцов уже не оставалось сил на конфликт, не в этом ли весь смысл физических упражнений? В здоровом теле здоровый дух. Да, интеллектом они явно не больны. Распространять среди них эту заразу Игорь и не планировал, поэтому больше помалкивал. Наверное, это временно. Штандартенфюрер ясно дал понять, что заинтересовался новым «кандидатом в граждане», как это здесь называли.

– Повезло тебе, что ты не черный! – В ногах койки остановилось нечто, заставляющее усомниться в своей принадлежности к виду homo sapiens, хотя к отряду приматов относилось безусловно. Особь казалась совершеннолетней, но недалеко ушедшей от этого важного возрастного рубежа.

– Да, мне повезло, – согласился Игорь. Все-таки этот здоровенный парень, похожий на обритую налысо со всех сторон гориллу, оказался единственным, кто попытался начать диалог не с мата, уже достижение. Возможно, ошибся, на глазок сразу занижая его мыслительные способности.

– Что-то круто с тобой сразу – сам Вайзер проверял! – Он протянул руку. – Антон.

– Игорь Литвинов. С Библиотеки я…

– Ты пришел записаться в шталкерваффен? Мы тут с ребятами слышали уже кое-что.

– Если примут… Пока еще неизвестно.

– Да не возьмут его! – На выкрик с другого конца общаги обратил внимание только коммуникабельный амбал, представившийся Антоном.

– Закройся! Начальству виднее.

– Вот именно, Антон, начальству виднее. И я не знаю, куда меня определит Рейх. В любом случае без дела не оставит.

– Да ладно! – Парень улыбнулся вполне дружелюбно. – Меня Тохой пока зови. Я еще не придумал нового имени.

Не выбрал скорее, ведь придумать германское имя на двадцать первом году Апокалипсиса, не имея представления, где же на глобусе находится эта самая Германия, задача не из легких, тем более для рожденного под бетонным сводом метро. Игорь не забыл, с чего начался разговор, будь у него волосы потемнее и лицо не такого типично нордического типа, Тоха обращался бы к нему иначе. Нацисты. Надо как-то жить среди них. Нет, никогда не упростить для себя мир настолько, чтобы он был разделен на белое и черное, как для этих крепких бритоголовых пацанов! Прямо над дверью на видном месте висел знак, как на лестницах в Полисе, обозначавший когда-то, что здесь производится выход людей, а не вход. Но как ему уже объяснили, в Рейхе этот символ приобретал особый смысл: черным прохода нет!

Игорь не понимал, как можно ненавидеть людей заранее, совсем незнакомых… Просто потому, что у них другой цвет кожи или еще что-то не так по мнению руководителей Рейха. Опять обвел взглядом общежитие, шумное, полное веселых парней, казавшихся совсем нормальными. Почти. Вспомнил школу, узкоглазого хитрющего бурята Вована, которому не было равных в чтении звериных следов. Как сказал Старик об этом потомственном охотнике, наследственность в задницу не спрячешь. А здоровенный, посильнее этого Тохи, Вахтанг, так и не выучивший толком язык своего отца, но знающий немало красивых грузинских песен… И Алиса. Ой, зачем только вспомнил?! Молодая нигерийка, дочь африканских туристов, укрывшихся когда-то вместе с другими экскурсантами на Боровицкой, давно уже кружила голову курсантам, будто специально проходя мимо остолбеневших парней, встряхивая копной курчавых волос на изящной шее! Полис был битком набит людьми разного цвета кожи, а здесь… Игорь почувствовал, как внутри закипает волна протеста, он понял: можно ненавидеть людей, не зная их. Уже заранее ненавидел… Но не за то, какими они родились. За то, какими они стали!

***

Катя опять обернулась, выискивая глазами «хвост». Не утерпела. Конечно, он никуда не делся… невзрачный мужичок в камуфляжных штанах и серой рубашке. Стоит, ковыряется ботинком в выбоине пола. У ног брезентовая сумка цвета хаки. Этакий скучающий добропорядочный бюргер, прибывший прикупить кое-чего и ожидающий свою супругу. Неприметный – Катя бы его и не заметила, если бы не Федор. Это Федя своим наметанным взглядом контрразведчика углядел его на предыдущей станции. Причем в тот момент, когда они были почти уверены, что оторвались, и собирались сесть на Новослободской на дрезину в сторону Киевской. Пришлось срочно изображать, что по неопытности перепутали направление. Даже демонстративно поругались, обвинив друг друга в невнимательности. Театр удался на славу, и, несмотря на то, что зевак собралось человек десять, игралось это все только для одного – самого главного, пристроившегося на «галерке» за спинами ликующих зрителей, кидавших веселые взгляды на актеров.

И вот теперь на Проспекте Мира опять… Как он тут оказался так быстро – ведь в дрезине его не было? Катя обреченно посмотрела на Шматкова. Федя бережно обнял подругу: мол, не боись, прорвемся.

Станция – базар кишела людьми. Такого количества народа торгующего и торгующегося не было нигде. Конечно, обмен и продажа товара велись на каждой из станций, где более или менее установилась цивилизация, но этот был чем-то особенным. Наверное, такими и были рынки во времена жизни людей на поверхности. Гомон продавцов, расхваливающих свой товар, толпы покупателей и праздношатающихся граждан со всех окраин метро. Кого тут только не встретишь: крепкие мужики с ВДНХ в телогрейках, бойко торговавшие чаем; парни с Кузнецкого в робах и комбинезонах, деловито раскладывающие на прилавках новенькое, еще в смазке, оружие. Но в привилегированном положении торговцы Ганзы: хорошо одетые, иногда даже в стильных классических костюмах с галстуками, с непременными верзилами-охранниками за спиной. На лучших местах в центре станции. После недолгого раздумья именно туда и направился Федор, таща за собой, словно развевающийся флаг, ничего не понимающую и не поспевающую за ним Катю. Уже на ходу он достал из внутреннего кармана паспорта с Серпуховской (очень удачное решение, станция-сателлит Ганзы, вроде и не граждане, что затрудняет проверку подлинности, но большой брат в обиду свою младшенькую не даст), и, выставив их перед собой, как будто билеты в рай, подскочил к невысокому господину, стоявшему в окружении крепких парней в камуфляже.