Штольц прервал его математические вычисления, прочертив пальцем по карте предполагаемый маршрут.

– А если сразу подъехать?.. На этом вашем «бардачке».

– Боюсь, ежели мы на нашей громыхалке подъедем, то все местные обитатели повысунутся посмотреть на это чудо советского военного автопрома, и дело до поисков у нас просто не дойдет. Придется с хозяевами общаться. А мне бы хотелось оттянуть этот трогательный момент на как можно более длительное время.

– Значит, так! – командир развернулся к своим бойцам. – Идем по почти обычному расписанию, плюс новый член отряда. Вооружение штатное. Двое остаются в транспорте и по получении координат выдвигаются. Транспорт готов? – Механик – коренастый, невысокий парень – утвердительно кивнул. – Задание понятно? Сбор у гермы через тридцать минут.

Катя беспокойно ерзала на своей скамейке, прижимаясь к надежному боку Федора. Она первый раз покидала родные станции, и хотя темнота туннелей не пугала ее – все-таки она не одна в дрезине, – на душе было неспокойно. Справятся ли они с возложенной на них миссией? Она чувствовала, что от результата зависело все, причем это «Все» было с такой большой буквы, что собственные страхи казались такими мелкими и незначительными. Она еще тесней прижалась к теплому боку парня. Федор, неверно истолковав ее жест, подумав, что девушка замерзла, накрыл ее полой своей куртки.

Маленький человек, сидящий напротив них, противно ухмыльнулся.

– Фройлен боится?

– Фройлен замерзла, – Федор зло зыркнул на коммивояжера, пытаясь отбить у того охоту к продолжению разговора. Но хитрый лис с бегающими глазками так легко не сдался. Или ему было скучно ехать, или сказывался профессиональный кодекс старого торгаша (если завел разговор, всегда продолжай его с выгодой в свою сторону), но он хмыкнул, зябко поежился, как бы соглашаясь, что погодка нынче не очень, и продолжил:

– Потерпите, фройлен. Этот перегон короткий. Сейчас подъедем к узлу, там будет пост – отогреетесь возле костра, пока будем разгружаться.

Эта забота была настолько фальшива, что Катю, несмотря на теплую куртку Федора, передернуло от озноба. Повеяло холодным ветром… то ли сквозняк, то ли попутчик исторгал лютую стужу, но делец, несмотря на явное безразличие молодых людей к разговору, продолжил:

– С какой целью на Ганзу?

– А с чего вы взяли, что мы на Ганзу?

Мужчина откровенно рассмеялся.

– Тут нет других путей. И товаром вы загрузились, половина тележки. Я же вижу своих. На рынок едете?

– По делам фирмы, – Федор не собирался распространяться, тем более, он не был уверен, что эта хитрая морда не подсажена к ним Банным с целью прощупать на информацию.

– Да, уж, понимаю. Коммерческая тайна. Все большие дела сейчас делаются на Ганзе. Я вот тоже туда следую… – Договорить он не успел. Дрезина, заскрипев тормозами, резко дернулась, заметно снижая ход. – О, кажется, приехали.

Федор наклонился, пытаясь рассмотреть сбоку, что творится впереди. Ни костра, ни поста, освещенного электичеством, впереди не было. Состав замедлял ход, а с вооруженной платформы солдаты освещали прожектором совершенно темные пути. Громко защелкал затвор пулемета. Дрезина медленно выползала на темную пустую станцию.

– Что-то блокпоста не видно, – попутчик свесился с другого края, как и Федор, силясь рассмотреть, что происходит впереди. На стене медленно проползли буквы: «Маяковская». В глазках торгаша хитрость медленно вытеснялась страхом. Он заполнял их, как песок в песочных часах, вытесняя все наносное. – А где наши доблестные солда… – Он еще раз свесился через край бортика, силясь разглядеть впереди потерявшихся воинов, и это было последнее, что он произнес.

С каким-то режущим уши визгом из-под перрона выскочила мохнатая тень и, махнув лапой с огромными когтями, начисто снесла любопытному коммивояжеру голову. Как бритвой срезала, оставив ровненький, словно по линейке отмеренный, срез. Было ощущение, что голова просто исчезла или стала невидимой. Уже мертвое тело несколько секунд сидело на скамейке, руки приподнялись вверх, словно пытаясь вернуть на место утерянную часть тела, а потом завалилось в конвульсиях и безвольно повисло на перилах, орошая старые шпалы кровью. Вслед улепетывающему с трофеем монстру с передней боевой платформы запоздало ударила пулеметная очередь. Тень, оглашая от восторга воплями своды станции, скрылась с жутким призом так же быстро и неожиданно, как и появилась. Федор повалил Катю на пол. Пара прожекторов с двух сторон на охранных платформах развернулись на станцию, осветив несущихся к ним на полной скорости еще нескольких мутантов. Пытаясь поймать их в световые тиски, лучи заметались по перрону. Дружно ударили пулеметы. Крупный калибр разрывал тела, отрывал конечности, не давая монстрам приблизиться к людям. Состав, набирая ход, нырнул в спасительный туннель, оставляя еще живых воющих мутантов на темной станции. Катя приподняла голову. Дрезина пыхтела двигателем, стуча на стыках рельсов, и если бы не свисающее на перилах безголовое тело попутчика, то будто ничего не произошло.

Федор поднялся и отряхнул колени. Посадив Катю обратно на скамейку, он поправил сползшую с ее плеч куртку и ободряюще улыбнулся.

– Ну, что?.. Путешествие обещает быть интересным.

Катя кивнула и с ужасом еще раз посмотрела на мертвое тело.

– Откуда они взялись – я слышала, что они только на Цветном бульваре водятся. – Впервые покинув родную станцию, она осознала, насколько опасен мир. Всего в одном перегоне от дома можно вот так просто погибнуть в когтистых лапах монстра.

Федор уложил безголовое тело на покачивающийся от движения дрезины пол и накрыл его брезентом, чтобы не смущать девушку видом трупа.

– А черт его знает, просочились откуда-то. Дырок много. Может, через вентиляцию с поверхности, может, по коммуникациям с того же Цветного бульвара, а может, и с самого Метро-2, по слухам, оно где-то тут и проходит. Ты не бойся, я же с тобой. Я тебя никакому мутанту не отдам.

***

Серое на сером среди серого. Воспоминания от предыдущего выхода на поверхность, который, страшно подумать, состоялся у Георгия Ивановича около десяти лет назад, оставили более красочные впечатления. Тогда все-таки кое-где оставались поблеклые, выцветшие краски на домах, да и застывшие в вечной пробке автомобили также добавляли игру цвета. Сейчас же всего этого не стало. Серое свинцовое небо, серые полуразрушенные здания и такие же серо-коричневые остовы машин. Почему-то не радует взгляд даже ржавчина. Все посерело, и даже вечно рыжий оксид железа сдался всеобщему монохрому, как будто боялся выделиться и привлечь к себе лишнее внимание непотребной для новой постапокалиптической цветовой моды краской.

Было довольно тепло… для сентября. Может, все-таки правы были ученые и ядерная зима постепенно сменяется постядерными тропиками. Хотя существует и другая версия: множество мощных взрывов сместили ось планеты, и Москва очутилась где-то в районе экватора. Конечно, Штольц также допускал и менее глобальный вариант: вероятно, люди в смуте первых лет совершенно перепутали дни, и в данный момент на дворе стоит июнь или август. А истина, скорее всего, лежала где-то посередине, так или иначе – было тепло и сухо. Ветер гонял по улицам пыль и вечный и вездесущий полиэтилен, а впереди, на Страстном бульваре, в парящем над землей тумане проглядывали перекрученные, словно карельские березки, новые измененные клены. Стелясь по земле, деревья, с какими-то серо-стальными листьями, издали напоминающими лезвия ножей, заполняли собой всю проезжую часть, взбирались на холмики, бывшие когда-то домами и, покорив эти вершины, жизнерадостно раскидывали на них лапы веток, становясь похожими на боевые веера китайских монахов. В этих новых джунглях все время что-то шуршало и шелестело, отбивая всякую охоту проверять их на проходимость.