– Штандартенфюрер заказал для вас эти документы. Просто ради простого любопытства…

Федор отрицательно покачал головой.

– Понимаю, понимаю. Разведка, секреты и все такое. Успехов в нашем общем деле, – он пододвинул бумажки на край стола ближе к обер-лейтенанту и растянул губы в елейной улыбке. Было в этом что-то от облизывавшегося кота, увидевшего мышку, поэтому парня даже внутренне передернуло. Федор с каменным лицом забрал фальшивые паспорта, вскинул руку в приветствии подобающе ситуации, словно по команде «кругом» развернулся и четким прусским шагом, тренированным во множестве часов строевой подготовки, вышел из кабинета. Он прямо кожей чувствовал, как его сверлят злые глаза соглядатаев Банного. Если и сомневался, до сих пор не осознав до конца, что покидает привычные станции, то теперь представил себе Катю в этих мерзких лапах. Георгий Иванович был прав во многом. Федор вздохнул. Как он ни пытался равняться на своего шефа, до него еще очень и очень далеко. Жил столько лет и не замечал, какая мерзость вокруг, комендант похож на паука, а станции с суровым распорядком – на тюрьму. Даже жениться заставили! И это было, пожалуй, единственное, о чем он не жалел, Штольц как-то умел вести за собой, убеждать… И, несмотря на свою фальшивую, как выяснилось, работу, выглядел настоящим. Не то что этот Банный.

Зашуганный пропагандой, почти не высовывающий носа со станции, парень мало знал о других. Федор огляделся, будто увидел эти стены и лозунги на них впервые. Вспомнил Бауманскую, людей, работающих там в мастерских, может, и не таких опрятных, но счастливых. Максу Вайзеру было хорошо и здесь, он со своей недюжинной силой властвовал над людьми, не склоняясь и перед начальством, рейхсфюрер Ширшов контролировал каждый шаг, и все жили так, как велели он и фюрер… Кто-нибудь спрашивал Федора хоть раз, как хочет жить он сам? И даже Георгий Иванович не очень-то спросил. Рейх… Клетка. И Кате в ней точно не место.

Проводив посетителя взглядом, две фигуры проскользнули в кабинет начальника.

– Ну что, видели?

Двое синхронно кивнули, словно последнее время только и занимались тем, что репетировали этот жест.

– Что скажете?

– Здоровый больно, герр гауляйтер, вдвоем не справимся. – Старший с сомнением посмотрел на своего напарника. – Надо бы еще пару бойцов.

Банный откинулся на спинку стула и прямо через китель почесал пузо.

– Доведете их до Проспекта Мира, а там я даю вам полный карт-бланш. Мне не важно, зачем они туда прутся, да я и не хочу этого знать. – Он строго посмотрел на своих помощников. – Главное, чтобы у них ничего не вышло. Надо будет ликвидировать – убирайте. Надо для этого дополнительные силы – свяжитесь со смотрящим с Китай-города. За ним должок – он не откажет. Мне вас учить, что ли? – Теперь маленькие поросячьи глазки гауляйтера были злыми и колючими.

– Понятно, шеф, сделаем.

Федор не слышал этого разговора и не видел глаз Банного. Он торопливо сбежал по лестнице мимо памятника Чехову, стоявшего на лестничной площадке, а из памяти не выходили провожающие взгляды скользких подручников из СД, и они ему очень не нравились. Все говорило о том, что путешествие обещало быть «интересным» и насыщенным приключениями.

Вот и теперь, когда они с Катей стояли на перроне и ждали дрезину в сторону Ганзы, у Федора не исчезало ощущение, что липкий взгляд, который он почувствовал еще там, в переходе на станцию Пушкинская, никуда не делся. Словно что-то скользкое и грязное затаилось за спиной, примериваясь, как вцепиться ему в тело, выбирая момент удобнее, когда жертвы расслабятся в полной уверенности в своей безопасности. Он еще раз пощупал карман, словно убеждаясь, что документы, находящиеся там, надежно спрятаны и им не угрожает опасность исчезнуть, как по мановению волшебной палочки.

Громко тарахтя бензиновым моторчиком, к перрону подкатила дрезина. Впереди себя она толкала небольшую платформу. Прямо по центру ее передка на намалеванном белом кругу красовалась черная трехлучевая свастика, над которой грозно торчало широкое сопло стационарного огнемета. По бортам возвышались плотно сложенные мешки с песком, и за этой преградой сидело, наверное, целое отделение бойцов Великого рейха, ощетинившихся разнокалиберным оружием. Громко стуча колесами по стыкам рельс, платформа с конвоем прокатилась мимо и, словно голова червяка, заглянула в жерло туннеля. Рядом с огнеметом тотчас загорелся прожектор, вперившись своим глазом во тьму. Где-то на пределе освещенного участка, там, где мрак побеждал рукотворное солнце, угадывалась баррикада внешнего поста станции – граница. К дрезине были прицеплены еще два вагончика: в один грузчики, сновавшие по перрону, тотчас же стали проворно закидывать тюки с товаром, предназначенным для торговли в Ганзе, а второй – пассажирский. Вот в него и залезли Катя и Федор, удобно устроившись на деревянных скамейках. Провожающих было не много – только грузчики, громко пыхтя, отошли в сторону, утирая пот после напряженного труда, да представитель службы безопасности, который находился тут для порядка. Вроде все как обычно: грузчики, охрана, безопасник… но как он посмотрел на них во время проверки документов, Федору не понравилось. Пристальный колючий взгляд словно рентгеном пронизал их насквозь, и тот факт, что эсбэшник после осмотра каравана равнодушно отвернулся от отходящего состава, парня совершенно не успокоил.

– Служебный пес, – он пробубнил себе это буквально под нос и тревожно огляделся. В импровизированном вагоне сидели только Катя и маленький человек, сопровождавший груз. Маленький, тщедушный, совершенно не похожий на бойца, правда, глазки хитро бегают, боясь встретиться с ним взглядом. Нет, не похож он на хвост СБ. Слишком уж никакой. Катя, заметив тревогу Федора, вопросительно на него посмотрела. Парень ободряюще погладил ее по руке.

– Все нормально… едем.

Загромыхал чадящий бензиновый двигатель, и дрезина, медленно набирая скорость, вползла в темный туннель.

***

Игорь никогда не видел так много собак одновременно. Да, что скрывать, он всего двух и видел за всю свою жизнь. Они ему всегда казались олицетворением преданности и любви к человеку, хотя никогда не понимал почему. Люди, по его мнению, часто были не достойны этой любви и преданности. Именно эту мысль он и высказал Вайзеру, почесывая разомлевшего от удовольствия Бобика за ухом.

Макса же сам факт, что к этому мощному ротвейлеру, собственнозубно отправившему не одну человеческую душу на встречу с всевышним, вообще кто-то безнаказанно подошел, а не то что осмелился прикоснуться, ввел в некоторое замешательство.

– Да… Когда она залезла сверху, он понял, что изнасилование как-то не задалось, – пробормотал штандартенфюрер.

– Чего? – не понял Литвинов.

– Проверку, говорю, прошел. Согласен с тобой и подпишусь под каждым словом этой мысли. Собственно, вот это, – он погладил Бобика по голове, от чего того прямо всего расплющило от счастья, – мой детектор. Они никогда не подпустят к себе человека недостойного. Ты достоин. – Ему все больше и больше нравился этот юнец. Чем-то он напоминал Вайзеру себя в юности.