Часто она не могла выйти из дома, но продолжала неустанно заниматься волонтерской работой и жертвовать свои ограниченные средства в пользу нуждающихся подростков округи. Их малые и большие успехи всегда веселили и бодрили ее. Вероятно, на сей раз их ждут общее сочувствие и большие пожертвования.

После перечисления ныне живущих родственников некролог Нэнси продолжался так: «Она долго была верным членом Американского союза защиты гражданских свобод, демократической партии и общества Менса – крупнейшей организации для людей с высоким уровнем интеллекта. Вместо того чтобы присылать цветы, пожалуйста, помолитесь о Конституции Соединенных Штатов».

Какая замечательная жизнь!

Это напомнило мне высказывание Говарда Турмана, который сказал: «Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это. Потому что на самом деле этому миру нужны люди, которые стали живыми».

Что делает нас живыми?

Возможно, это не работа. Возможно, это все остальное, что ее окружает.

Моя дочь вышла замуж за мужчину, который вырос в семье с 63 братьями и сестрами.

У его родителей, Элси и Кевин Салливэн, родилось трое своих детей, но они стали воспитателями 60 малышей.

Они сделали своей профессией любовь к детям других людей. Они стали «экстренными» приемными родителями для младенцев, которых забирали у родителей из-за насилия, небрежения или по медицинским показаниям. Я даже не могу себе представить, сколько подгузников им пришлось поменять, сколько провести кормлений и сколько раз сбивать температуру. Живя в этом доме, мой зять получил докторскую степень в науке любви.

Как-то раз я брала интервью у мальчика, который хотел, чтобы его усыновили. После разговора с Морисом в моем сердце осталась незаживающая рана. Я познакомилась с ним много лет назад, когда ему было двенадцать, и в то время на надежду у него почти не осталось сил. Он понимал, что его детство заканчивается. Он знал, что большинство людей хотят усыновить младенца или совсем маленького ребенка. И все же он был вне себя от волнения, когда его фотография появилась в «Плейн Дилер» вместе со статьей под заголовком «Ребенок ждет». Его личное объявление о поиске новых родителей описывало его как умного, творческого, художественного склада мальчика, живущего в интернате после перенесенного насилия и неблагополучия в семье. В то время он хотел стать первым чернокожим президентом Соединенных Штатов.

Но никто не позвонил.

Морис был достаточно взрослым, чтобы понимать, что он никому не нужен.

– Довольно трудно сохранять терпение, когда годы идут, – тихо говорил он. – Почему никто не звонит?

Что он сказал бы человеку, который раздумывает, брать ли его в семью? Морис улыбнулся так широко, что из-за пухлых щек его глаза превратились в две щелочки, поблескивающие полированными ониксами.

– Не волнуйтесь, – сказал он, точно опытный агент по продажам. – Вы делаете хороший выбор. Это возможность, которую просто нельзя упустить!

Ребенку легко может показаться, что его наказывают за ошибки родителей, если никто не хочет его усыновить. Ребенка охватывает гнев, он выплескивает его наружу, а после этого еще труднее сделать так, чтобы кто-то захотел его взять. Когда я познакомилась с Морисом, он жил вместе с 42 другими детьми в интернате «Бич Брук» в городке Пеппер Пайк, штат Огайо. Он пробыл там дольше всех – почти два года. Я спросила его, в скольких пробных приемных семьях он успел побывать.

– Ого, – протянул он, мысленно считая. – Как минимум в двенадцати.

Мориса забрали у родителей, когда ему было семь лет. Две его сестры оказались в разных приемных семьях. Он хотел бы и сам попасть в приемную семью, хотя новые люди его пугали.

– Ты весь на нервах, – говорил он, заламывая руки. – Никого по-настоящему не знаешь. Не знаешь, где в доме кухня, где ванная. Все равно что только что родился. И совершенно непонятно, как пойдет дальше.

И еще непонятно, сколько ты продержишься в этой семье. Он надеялся, что последняя супружеская пара, у которой он гостил, станет его приемными родителями.

– Они говорили, что хотят усыновить меня, – рассказывал он. – Наверное, я просто сам себя сглазил.

Он мечтательно рассказывал о том, как они играли в прятки. О том, как в день его отъезда ему устроили вечеринку, а его приемная мама плакала при расставании.

– Я не помню даже их телефона и адреса, – жаловался он, уставившись на свои кроссовки.

До психотерапии Морис вел себя в приемных семьях как разрушитель. Со временем он научился не швыряться стульями и не ругаться скверными словами, когда сердился, а просто говорить о том, что его расстроило. Его история не дает людям увидеть, каков он сейчас и каким может стать.

Однако у него оставался последний лучик надежды. У Мориса был наставник, который помогал ему практиковать свои новые навыки в настоящем мире. Дейв, археолог из Кливлендского музея искусств, брал его к себе каждую субботу.

– Он замечательный, – рассказывал мне Дэвид. – Очень умный, и с ним весело. Он смертельно нуждается в привязанности. Он готов поладить с кем угодно.

До того как в его жизни появился этот наставник, Морис совсем пал духом. Он говорил своему психотерапевту: «Я больше не хочу жить. Мне будет лучше на небесах». Морис был не особенно привередлив в своих пожеланиях относительно того, в какой семье он хотел бы оказаться.

– Мне нужна семья, в которой не будут употреблять наркотики и драться, – говорил он мне.

Ему было тяжело видеть, как других детей усыновляют, как они покидают интернат. Всякий раз, как это случалось, его боль и обида усиливались.

– Господи, все меня покидают! – говорил Морис, качая головой. – Всякий раз, как уходит мой лучший друг, я стараюсь завести себе нового лучшего друга.

Насколько я знаю, Мориса так и не усыновили до достижения предельного возраста. Я не знаю, где он теперь, но сердце его полно горечи. И он такой не один. Как-то раз я брала интервью у группы детей в лагере для тех, кто стал слишком взрослым для усыновления. Им было от 13 до 17 лет, и все они наперебой говорили о «хорошей жизни» – жизни тогда, давным-давно, когда у них были папы и мамы, братья и сестры, спальни и задние дворы, постоянные, неизменные.

Они говорили о том моменте, когда каждый из них узнал плохие новости. Кто-то из родителей умер, кто-то попал в тюрьму и больше не вернулся. Они рассказывали о своей реакции на эти известия. Один разразился воплями. Другого стошнило. Третий перестал разговаривать. Четвертый признался: «Я до сих пор не могу в это поверить». Они говорили о том, какой гнев охватил их, когда пришлось расстаться с младшими братьями и сестрами, с друзьями; о том, что одному из них целый год не говорили, что его сестру удочерили; о том, как в приемных семьях за ними постоянно следят; о кузенах, тетках, дядьях, которые никогда не звонили и не приезжали к ним.