— В феврале этого года, — подсказал следователь, как по мановению волшебной палочки, стирая с лица улыбку и надевая маску профессиональной строгости.

— Может быть, — Татьяна снова принужденно улыбнулась.

— Это же можно установить. Данные в компьютере…

— Ой, да что вы! — она почти весело всплеснула руками. — Подобной ерундой я не засоряю свой компьютер. Я тут же их уничтожаю, в смысле объявления…

— И граждане, желающие получить жилье, к вам лично не обращаются?

— Нет, конечно! Я же всегда указывала адрес сдаваемой квартиры. При чем же здесь я?! С какой стати Марь Пална так исказила ситуацию, не понимаю!

— Значит, вы утверждаете, что не знали покойного? — Милый парень исчез, представив ее вниманию жесткого стража порядка с насупленными дужками темных бровей, сведенных на переносице. Следователь вперил в Татьяну жесткий взгляд и, медленно цедя каждое слово, начал говорить: — А вот пара моих свидетелей утверждают как раз обратное. И к утверждениям этим я не могу не прислушаться. Когда я снова и снова перечитываю их показания, я все больше утверждаюсь в мысли, что вы были знакомы с покойным.

— Нет! — Татьяна теперь уже двумя руками драла вязаное горло на свитере, почти швырнув на стол чашку с едва тронутым чаем. — Это неправда! Мы не были знакомы!

Следователь выбрался из-за стола. Он оказался вдруг очень высоким и очень громоздким для такого крохотного кабинета.

Он обогнул угол стола, приблизился к Татьяне. Сел на стол прямо перед ней, представив ей на обозрение широко расставленные крепкие ноги. Она могла поклясться, что чувствует запах крема на его ботинках. Ей вдруг стало дурно. И от того, каким неприятным сделался их вполне безобидно начинавшийся диалог, и от опасной близости его массивного тела, пахнувшего слишком мужским, слишком резким запахом.

— Итак! — начал он вкрадчиво и приблизил свое довольно-таки симпатичное лицо почти вплотную к ее глазам. — Что связывало вас с покойным? Что за отношения были между вами? Почему он постоянно обращался с вами дурно? Что за дикая сцена произошла между вами в лифте за несколько дней до его смерти? Я жду ответов! И советую вам не лгать. За дачу ложных показаний законодательство предусматривает весьма суровое наказание. Итак…

Татьяна попыталась сглотнуть, но пересохший язык лишь больно оцарапал небо. Воздуха катастрофически не хватало, а все этот новый свитер с неимоверно тесным горлом. Все, сейчас она точно хлопнется в обморок. Рухнет мешком со стула прямо к его начищенным ботинкам. А он будет стоять и смотреть на нее с высоты своего роста и, возможно, издевательски ухмыляться. Она тряхнула головой, пытаясь согнать с себя наваждение, и сдавленно произнесла:

— Никаких отношений не было и быть не могло. Он просто… Просто ненавидел меня за что-то…

— За что?

— Откуда мне знать? — Она устало облокотилась локтем о стол, едва не коснувшись его крепкого бедра. — Может, за то, что я вечно с сумками бегала, будто вьючное животное. Может, за то, что я некрасивая. А может, просто из-за того, что я никогда не связывалась с ним. Просто проходила молча, стараясь не обращать внимания.

— А в лифте он тоже оскорблял вас или… что-то еще? Свидетели утверждают, что лифт завис минут на пятнадцать и оттуда раздавались какие-то сдавленные крики. За это время…

— Ничего. Абсолютно. Он просто оскорблял меня, пытался вырвать сумки из рук, и все, — она старалась говорить твердо и без эмоций, даже глаза подняла на следователя, отслеживающего каждое ее движение. — Что он мог сделать со мной в лифте, по-вашему?

— Да все, что угодно! — обрадованно воскликнул парень и вернулся на свое место за столом. — Мало у нас преступлений совершается именно в лифтах? Посмотрите статистику. Чего только там не происходит!

Тут он начал приводить массу примеров, старательно нагнетая и без того тяжелую атмосферу допроса. Но что-то пошло у него не так. То ли ему на каком-то этапе и в самом деле не хватило профессионализма, то ли его свидетели снабдили его не такой уж существенной информацией, потому что в какой-то момент он заговорился до такой степени, что сморозил явную чепуху и смущенно умолк.

— И все же я вас разочарую, — Татьяна интуитивно почувствовала его смущение и внезапно ощутила уверенность. — В лифте не произошло ничего, что могло бы толкнуть меня на убийство. Вы ведь к этому клоните?

— Ну почему сразу так! — воскликнул он, но по лицу у него поплыли красные пятна.

— Из-за того, что он рассыпал мои макароны, не убивают, поверьте, — она усмехнулась, вспомнив, с какими намерениями вышла в тот день из лифта. — Ну, не нравилась я ему, и что?! Это уж ему было бы уместнее меня прикончить, а не мне его.

— Однако ваша мать была совсем другого мнения, — ясно было, что этот козырь он держал в рукаве до поры. — Она сказала, что в тот день вы зашли к ней сама не своя, и руки тряслись, и волосы были всклокочены, и одежда в беспорядке. Он… пытался насиловать вас?

— Ах, прекратите, ради бога! — Татьяне сделалось смешно. — Стал бы этот красавчик опускаться до такого ничтожества, как я! У него желающих было хоть отбавляй.

— Кто, например? — слишком быстро спросил он и взял в руки шариковую ручку. — Кого вы можете припомнить?

— Я? Никого, господи боже мой! Я и его-то видела редко, а уж девок его… Однажды, правда, мать сказала мне, что была какая-то светловолосая женщина, которая испугалась якобы встречи со мной и спряталась от меня в машине. Вроде бы увидела меня издалека — и спряталась. Мать видела это в окно. Говорили, что эта дама с лета посещала его. А больше…

— Кто говорил? — и опять вопрос прозвучал слишком поспешно.

— Ну… кто видел ее из окна, когда она приходила к нему.

— Кто видел-то?

— Спросите лучше у моей матери. Я же в этом доме бываю набегами. Знаю лишь то, что говорит мне она.

Татьяна выверяла буквально каждый свой слог, каждую букву, боясь сболтнуть лишнее. Позиция равнодушной к происходящему женщины ее вполне устраивала. Но после высказанного следователем острого интереса к светловолосой женщине в ее душе что-то вдруг запело. Какая-то еще неоформившаяся, звенящая нота, которая должна была стать первым аккордом той симфонии, что Татьяна изначально пыталась сложить. Только бы этот паренек помог ей! Только бы не свернул с нужного направления.

— Ваша мать ее видела лишь дважды, а вот ее соседка… — Тут следователь многозначительно умолк.

Татьяна тоже молчала. Ждала. Соседка матери была вредной теткой. Все и всегда про всех знала. Но при этом излишней болтливостью женщина не страдала, бывала частенько резковата. Если ее не устраивал собеседник или она в нем улавливала какие-то признаки фальши, то могла и вовсе не раскрыть рта. Неужели и ее очаровал этот безусый следователь и она ему рассказала про тот день? Это плохо, это может привести к новым осложнениям.

— Вот соседка и пусть вам расскажет про эту даму, — заполнила паузу Татьяна, потому что парень призывно помалкивал. — Если она что-то или кого-то видела, обязательно расскажет.