В такие вечера Фэйт сидела в темноте на своей постели с любимой старой куклой под боком и Кипером у ног и прислушивалась к голосам, доносившимся из кухни. Девочка быстро поняла, что женщины чаще всего приходят к матери со своими болезнями, а если дело касается любви, Мария способна помочь лишь в определенных случаях. Это любовь заставляла женщин идти сюда поздним вечером, продираясь сквозь кусты ежевики, и просить снадобья. Мария никогда не произносила имя Джона Хаторна, но Фэйт знала, что ее мать предал мужчина, служивший судьей. Когда они, отправляясь в город в базарные дни, проходили мимо здания суда, Фэйт немного отставала и закрывала глаза, представляя отца за судейским столом. Тот при этом всегда ощущал озноб, подходил к окну и выглядывал на улицу. И всякий раз, видя девочку, стоявшую на мощеной булыжником мостовой, Джон закрывал ставни и отходил от окна.

– Что там тебя задержало? – кричала ей мать.

– Ничего, – обычно говорила она.

В следующий день рождения, когда ей исполнилось шесть лет, Фэйт Оуэнс дала себе клятву, что никогда не влюбится.

III.

Однажды ночью к дому Марии пришла женщина, но, в отличие от обычных клиенток, не стала стучать в дверь. Марта Чейз не верила в магию, однако насущная необходимость пригнала ее сюда, заставила покинуть постель и прийти через поля в одной ночной сорочке. Она увидела, как Фэйт Оуэнс бегает у озера по камням без чулок и обуви, словно маленькая дикарка. Марта часто возвращалась на это место, чтобы понаблюдать игры Фэйт, прячась в зарослях падуба и проливая соленые слезы.

Марта заплетала светлые волосы в косу и прятала ее под белым капором, который снимала лишь раз в месяц, чтобы вымыть голову в тазу. У Марты был муж, но он умер от сыпного тифа, и ей пришлось самой рыть ему могилу, а потом три месяца соблюдать карантин. Эта утрата не слишком расстроила Марту. Муж был жестоким и холодным человеком, и она не грустила о нем ни минуты. По правде сказать, она испытывала к супругу сильную неприязнь: ей никогда не нравилась его похотливость, степень которой зависела от количества выпитого рома. Сердце Марты терзало лишь то, что, похоронив мужа, она утратила будущее: его отсутствие означало, что у нее не будет своего ребенка.

Марта изо всех сил старалась смирить гордыню, следовать евангельским предписаниям, никогда не сбиваясь с пути добродетели. Но и у нее имелось желание, разгоравшееся так сильно, что ей иногда казалось: оно насквозь прожжет платье на ее груди. Куда важнее терпения и послушания, чести и спасения было то, что Марта страстно желала дочь. Ее брак продлился не один год, и она перепробовала все известные ей средства, но безрезультатно. А теперь стояла в лесу, притаившись во тьме и наблюдая за рыжеволосой девочкой, которая взбиралась на берег озера или собирала овощи в огороде. Несправедливо, думала Марта, что у этой ведьмы есть то, чего она сама желала больше всего на свете.

* * *

Когда старый наряд был застиран и заношен чуть ли не до дыр, Марта Чейз пришла в лавку купить ткани для нового серого платья и увидела там у лотков с амарантовой мукой и кусковым сахаром ребенка. На мгновение Марта поверила, что Господь внял ее молитвам и осуществил заветное желание, послав этого ангелочка, за которым она наблюдала издали, крадучись во тьме леса: на этот раз девочка, кажется, была одна. Марта уже собиралась заговорить с ней, но тут внезапно появилась темноволосая женщина, которую люди считали ведьмой, и взяла ребенка за руку.

Марта ощутила, как в ее груди разгорается злоба. Она старалась казаться простой женщиной, но была высокомерна, почему-то решив, что избрана пребывать в лучах источаемого Господом света. Ее зависть превратилась в неодолимое желание, и постепенно в голове Марты созрел план. Девочка и ее мать носили сшитые Марией яркие платья, лиловые юбки, выкрашенные отваром листьев кедра и сирени, и желтые корсажи, подкрашенные отваром листьев восковницы. Они бродили по лавке и щебетали, как птички. Кругом стояли бочки с кукурузной мукой и рожью с холодным камнем внутри, чтобы содержимое сохраняло прохладу и не забродило, иначе оно могло вызвать всякого рода болезни, например тошноту и галлюцинации. Мать девочки купила бобы, бочонок местного меда, сушеную смородину темно-фиолетового цвета и мешок муки. Марта подслушала, как ведьма сказала малышке, что приготовит на ужин лакомство – индейский пудинг. Ведьма приобрела также мешочек дорогого английского чая. Марта не тратила деньги на кофейные бобы и чай, заменяя их доморощенным чаем из вербейника или смеси земляники, смородины и шалфея.

Некоторые жители городка так нервничали при виде Марии Оуэнс, что изображали для защиты знак лисы, поднимая мизинец и указательный палец своей руки, но встречались и такие женщины, что знали ее и кивали при встрече, думая, что благоразумно быть с ней вежливой. Марта же никак себя не проявляла, ожидая знака, который подскажет, как поступать. Она испытывала болезненные, горькие ощущения: семена зависти проникли ядовитыми ростками в ее легкие, печень и сердце.

Ведьма отлучилась, оставив девочку одну, чтобы поговорить с Энн Хэтч. Хозяйка лавки, вместо того чтобы подсчитывать траты Марии, показывала ей рулон ткани, недавно привезенный из Англии, – набивной ситец, крашеный анилином, яркий и гораздо лучшего качества, чем та домотканая материя, из которой большинство женщин шили себе одежду, прекрасно подходивший для платья маленькой девочки, если та не принадлежала к пуританской семье, где носили только серое и коричневое, цвета опавших листьев.

– Это мой подарок тебе, – говорила Энн Хэтч, явно пребывавшая в хорошем настроении, что случалось всегда, когда Мария приходила в город.

Пока обе женщины рассматривали ткань, Марта подошла к Фэйт, которая пересчитывала пуговицы, выставленные на прилавке.

– Ты, наверно, хорошо знаешь числа, – сказала Марта. Дети любят выслушивать комплименты: это будоражит ребяческое тщеславие.

Девочка обернулась к незнакомке. Она проникла взглядом внутрь женщины и рассмотрела ее сердце. Увиденное привело ее в смущение: темнота, словно тучи закрыли солнце.

– Вы из-за чего-то грустите? – спросила Фэйт.

Глаза Марты наполнились слезами.

– Конечно, нет.

Она поспешно смахнула слезы, прекрасно понимая, что плакать на людях так же стыдно, как желать украсть что-то чужое.

– Моя мама может вам помочь.

Для Фэйт Марта ничем не отличалась от женщин, что приходили по ночам в дом ее матери, оставляя обувь на крыльце, чтобы не нести грязь за порог. Этим женщинам всегда что-то было нужно, их жизнь не вышла такой, как они хотели, они не могли спать и есть, волнуясь за судьбу сына или дочери. Фэйт видела вокруг незнакомки какое-то пятно, но была слишком мала, чтобы понять, до чего мрачные метаморфозы может претерпеть желание.