Помолчав несколько секунд, Анджела неуверенно поднялась. Потом дрожащими руками взяла экземпляр книги Тео и, сунув в него конверт, убрала на полку. Затем снова повернулась к нему и сделала глубокий вдох, словно собираясь с силами для выполнения какой-то сложной задачи.

— Мне надо… — начала она, сложив руки перед собой, — я хочу тебе кое-что сказать.

Тео развел руками, приподняв брови.

— Я слушаю.

Анджела тяжело сглотнула, казалось, в ней происходила внутренняя борьба.

— Ну?! — он не собирался тратить время на ее дешевую театральщину.

— Думаю, будет лучше, если я покажу, — тихо произнесла она. — Давай… поднимемся наверх?

Лора обнаружила, что зацикливается на всем, что сделала неправильно, но не обязательно на чем-то очевидном и само собой разумеющемся. Она не просыпалась в холодном поту при мысли о мертвом Дэниеле Сазерленде на его барже и не вспоминала парня с торчащей в руке вилкой. Нет, ей не давал покоя и выбивал из колеи, заставлял съеживаться и краснеть от стыда инцидент в автобусе, когда она накричала на женщину и обозвала ее тупой жирной коровой. Она не могла забыть выражение лица той женщины, ее обиду и смущение. Каждый раз при воспоминании об этом на глаза у нее наворачивались слезы.

Она думала вернуться и проехать тем же маршрутом, надеясь, что встретит ту женщину, чтобы извиниться и объяснить ей причину своего поведения. Сказать, что из-за стресса, усталости и раздражения говорит совсем не то, что думает (это, конечно, неправда: проблема заключалась в том, что она говорила именно то, что думала, но знать это той женщине не обязательно). Однако вспомнить, какой это был автобус, она так и не смогла.

Вместе с тем размышления о женщине в автобусе заставили ее подумать о Мириам, о выражении ее лица, о том, какой потрясенной и обиженной она выглядела, когда Лора над ней насмехалась и говорила колкости. Мириам была неприятной и со странностями, и Лора переживала за свое поведение не так сильно, как в случае с женщиной в автобусе. Во всяком случае, до слез дело не доходило, но все же. Это было чертовски неуместно. Не было никакой нужды проявлять бессердечие, да она и не хотела этого, ее просто понесло. Она не могла извиниться перед женщиной, хотя искренне того хотела, но перед Мириам она извиниться точно может. По крайней мере, она знает, где та живет.

Она нашла «Лоррейн» пришвартованной именно там, где сказала Мириам, — всего в нескольких ярдах от места, где раньше находилась баржа Дэниела. Сейчас ее уже не было, а на ее месте стоял другой плавучий дом, ухоженный и аккуратный, с дорогим на вид велосипедом, закрепленным на крыше. Оказавшись здесь снова, Лора испытала странное чувство — как будто кто-то стер из жизни все следы Дэниела. Но это ощущение было странным в хорошем смысле, словно случившееся никогда не происходило и просто приснилось ей: смотри, здесь нет никакой грязной голубой баржи! А как же быть с тем, что, по-твоему, случилось? А ничего не было. Это был страшный сон. Теперь ты можешь проснуться.

«Лоррейн» была совсем не похожа на грязную голубую баржу, в которой жил Дэниел. Длинная, с обтекаемыми формами, она была покрашена зеленой краской с красной окантовкой, на крыше стояли ухоженные растения в горшках, на одной стороне имелись даже солнечные батареи. Это плавучее жилище выглядело опрятным, чистым и обитаемым. Похожим на настоящий дом.

Лора в нерешительности стояла на тропинке и гадала, каким образом гости оповещали хозяев о своем приходе. Стучали в окно каюты? Но это смахивало на вторжение. Неожиданно дверь отворилась, и на задней палубе показалась Мириам. Ее вьющиеся волосы были распущены и свободно лежали на плечах, повторяя форму напоминавшего палатку льняного платья. Мириам вышла босиком, и ее ступни и лодыжки поражали белизной, как будто давно не видели солнца. Ногти на ногах были длинными и желтоватыми. Лора невольно поморщилась и чуть отступила. Мириам уловила ее движение.

— Какого черта тебе здесь надо? — прорычала она.

— Ваш дом действительно очень красивый, — сказала Лора, тупо глядя на баржу. — Честно.

Мириам промолчала. Она сердито глядела на Лору из-под длинных волос, скрестив руки на груди. Лора покусала ноготь.

— Я пришла извиниться за свою грубость. Я хотела объяснить…

— Меня это не интересует, — оборвала ее Мириам, но не двинулась с места и не отвернулась. Она осталась стоять на задней палубе и смотрела Лоре прямо в глаза.

— Я часто несу ахинею. Очень часто, и это даже не… в смысле, это, конечно, моя вина, но я не всегда могу себя контролировать.

Мириам склонила голову набок. Она слушала.

— Это такое расстройство. Оно называется расторможенностью. Это все из-за аварии. Вы же помните, я рассказывала вам об аварии, в которую попала в детстве? Пожалуйста, — сказала Лора и, опустив голову, сделала шаг к барже. — Я только хотела сказать, что мне ужасно стыдно за свое поведение, я вела себя ужасно, а вы лишь хотели мне помочь, теперь я это понимаю. Мне действительно очень жаль.

Какое-то время Мириам продолжала изучающе ее разглядывать, а потом отвернулась, словно собираясь вернуться в каюту. Но вдруг снова повернулась к Лоре и смягчилась.

— Тогда пошли, — бросила она. — Нечего тут стоять.

— Тут так мило, — Лора обошла каюту. — Все так… по-домашнему, правда? Я не думала, что плавучий дом может быть таким уютным.

Мириам кивнула, поджав губы, но по румянцу на ее щеках и выражению глаз Лора видела, что ей было приятно это услышать. Мириам предложила гостье чаю, поставила чайник греться и достала из буфета кружки. Лора продолжала осматривать каюту, провела пальцами по корешкам книг и взяла в руки фотографию в рамке, на которой была изображена Мириам с родителями.

— Это вы! Вас сразу можно узнать! Вы не так уж сильно изменились, — сказала она, думая, что уже тогда Мириам была противной вонючкой. — А ваши мама и папа похожи на хороших людей.

— Они такими и были, — согласилась Мириам. Она устроилась на скамейке напротив того места, где стояла Лора.

— Ой, — Лора повернулась к ней. — Их больше нет? Простите. А мои родители — отрезанный ломоть. Я же вам об этом говорила, верно? Отец — он доброжелательный, а вот мама — настоящий кошмар. Проблема в том, что, каким бы дерьмом она ни была, в конечном итоге я всегда ее прощаю, сама не знаю почему. Ничего не могу с собой поделать.

Чайник засвистел, и Мириам сняла его с плиты. Снова скрестив руки на груди, задумчиво посмотрела на Лору.

— Ты изранена, вот почему, — наконец произнесла она. — Я говорю это не в осуждение, это просто наблюдение. В детстве тебе пришлось столкнуться с такими вещами, которые оставили шрамы и внутри, и снаружи. Разве не так?

Лора кивнула и, чуть подавшись назад, уперлась спиной в книжную полку.

— Когда я была у тебя дома и ты смеялась и издевались надо мной — нет, нет, ничего не говори, просто послушай, — когда это произошло, я сказала тебе, что мы похожи, а ты сказала, что нет, но ты ошибалась. Я понимаю, какую ужасную травму нанесли твоей душе те события, потому что в свое время тоже пережила трагедию. Когда я была девочкой, со мной тоже случилось нечто, поставившее на мне клеймо.